type='note' l:href='#note_10'>[10] на выцветшем лацкане и «уэйфэреры». Сьюзан вынимает из стакана с водой кусок лимона, жует, откусывает корку. Даже не помню, сделали мы заказ или нет. Интересно, что такое «Бродячие коты».
Подле Сьюзан сидит Грэм — обкурен, я абсолютно уверена. Таращится в окно, на мелькающие автомобильные фары. Уильям звонит на студию. Вырисовывается сделка — само по себе неплохо. На вопросы о фильме, кто в нем играет, кто финансирует, Уильям отвечает уклончиво. В наших кругах ходят слухи, что это продолжение весьма успешного кино, которое вышло летом 1982-го, про язвительного марсианина, похожего на большую грустную виноградину. Уильям бегал к телефону четырежды за вечер; подозреваю, он просто выходит из-за стола и стоит в задней комнате, потому что за соседним столом сидит актриса с очень молодым серфером, она неотрывно пялится на Уильяма, когда он за столом, а я знаю, что она с ним спала, и актриса знает, что я в курсе, и когда наши взгляды на секунду встречаются — нечаянно, — мы обе резко отводим глаза.
Сьюзан, отстукивая ритм по столу, принимается мурлыкать себе под нос. Грэм закуривает, не потрудившись узнать, что мы об этом думаем. Его глаза — красные, полузакрытые — на миг увлажняются.
— У меня в тачке типа странный звук, — говорит Сьюзан. — Я думаю, надо бы ее подкрутить. — Она щупает оправу очков.
— Если странные шумы — конечно, надо, — отвечаю я.
— Ну, она мне типа нужна. В пятницу в «Цивиле» будут «Психоделические меха»[11], и мне тотально нужна тачка. — Сьюзан смотрит на Грэма. — То есть, если Грэм мои билеты забрал.
— Ага, я забрал, — произносит Грэм так, будто это стоит ему нечеловеческих усилий. — И перестань говорить «тотально».
— А у кого? — спрашивает Сьюзан, барабаня пальцами по столу.
— У Джулиана.
— Только не это.
— У Джулиана. А что? — Грэм пытается изобразить раздражение, но получается усталость.
— Полный торчок. Наверняка у него места фиговые. Полный торчок, — повторяет Сьюзан. Пальцы замирают, Сьюзан смотрит Грэму в лицо. — Прямо как ты.
Грэм медленно кивает и молчит. Не успеваю я попросить опровержения, соглашается:
— Да уж, прямо как я.
— Он героином торгует, — замечает Сьюзан.
Я смотрю на актрису. Актриса мнет серферу ляжку. Серфер жует пиццу.
— А еще он проститутка, — прибавляет Сьюзан.
Долгая пауза.
— Это… в мой адрес заявление? — тихо спрашиваю я.
— Это типа тотальная ложь, — ухитряется выдавить Грэм. — Кто тебе сказал? Эта сука последняя Шэрон Уилер?
— Не совсем. Я знаю, что Джулиан спал с владельцем «Семи морей» и теперь заполучил проходку и кокаина сколько влезет. — Сьюзан с притворной усталостью вздыхает. — Кроме того, какая ирония — у них обоих герпес.
Тут Грэм почему-то смеется, затягивается и отвечает:
— У Джулиана не герпес. И подхватил он не от владельца «Семи морей». — Пауза, Грэм выдыхает. — У него венера от Доминика Дентрела.
За стол садится Уильям.
— Господи, мои собственные дети трепятся о наркоте и педиках — боже правый. Ох, Сьюзан, да сними же эти чертовы очки. Ты, черт возьми, в «Спаго», а не в пляжном клубе. — Уильям заглатывает полбокала «шприцера» — двадцать минут назад я наблюдала, как он выдыхается. Уильям косится на актрису, потом смотрит на меня. — В пятницу вечером идем на прием к Шроцесам.
Я щупаю салфетку, затем прикуриваю.
— Я не хочу в пятницу вечером на прием к Шроцесам, — тихо говорю я, выдыхая.
Уильям смотрит на меня, прикуривает и так же тихо спрашивает, глядя мне в глаза:
— А чего ты хочешь? Спать? Валяться у бассейна? Туфли пересчитывать?
Грэм смотрит в стол и хихикает.
Сьюзан пьет воду и поглядывает на серфера.
Спустя некоторое время я спрашиваю Грэма и Сьюзан, как дела в школе.
Грэм не отвечает.
— Порядок, — говорит Сьюзан. — У Белинды Лорел герпес.
Интересно, думаю я, Белинда Лорел подхватила его от Джулиана или от владельца «Семи морей». И еще мне трудно сдержаться и не спросить Сьюзан, что такое «Бродячий кот».
Грэм с трудом выдавливает:
— Она подхватила от Винса Паркера. Ему родители купили девятьсот двадцать восьмой, хотя знают, что он на звериных транках сидит.
— На редкость… — Сьюзан замолкает, подбирая слово.
Я закрываю глаза и вспоминаю мальчика, подошедшего к телефону у Мартина дома.
— Отвратно, — договаривает Сьюзан.
— Ага. Тотально отвратно, — соглашается Грэм.
Уильям оглядывается на актрису, которая щупает серфера, кривится и говорит:
— Бог ты мой, да вы больные. Мне надо еще позвонить.
Грэм, настороженный и похмельный, с ошеломляющей меня тоской пялится в окно на «Тауэр-Рекордз» через дорогу, а потом я закрываю глаза и воображаю цвет воды, лимонное дерево, шрам.
Утром в четверг звонит мать. Служанка приходит ко мне в спальню в одиннадцать, будит меня:
— Телефон, su madre, su madre, senora[12], — а я отвечаю:
—
— Да, это я. — Голос у матери страдальческий, сердитый. — Ты уезжала? Я уже звонила.
— Да, — вздыхаю я. — В магазин.
— А-а. — Пауза. — Зачем?
— Ну, за… вешалками, — говорю я, а потом: — В магазин. — И еще: — За вешалками. — И наконец: — Как ты себя чувствуешь?
— А ты как думаешь?
Я вздыхаю, ложусь на постель.
— Не знаю. Так же? — И через минуту: — Не плачь. Прошу тебя. Пожалуйста, не плачь.
— Все бесполезно. Я каждый день хожу к доктору Скотту, у меня терапия, он твердит: «Получше, получше», а я все спрашиваю: «Что получше, что получше?», а потом… — Задохнувшись, мать умолкает.
— Он тебе демерол еще прописывает?
— Да, — вздыхает она. — Я еще на демероле.
— Ну, это… хорошо.
Ее голос опять срывается:
— Я не уверена, что смогу его и дальше принимать. У меня кожа, она вся… кожа…
— Прошу тебя.
— …она желтая. Вся желтая.
Я закуриваю.
— Прошу тебя. — Я закрываю глаза. — Все нормально.
— А Грэм и Сьюзан где?