— У нее дома только две книги — Библия и «Дневники Энди Уорхола», причем Библию ей подарили, — цедит сквозь зубы Лорен. — Королева гребаного свинарника.

— Я не очень понимаю, куда тебя несет.

— Это на тебя совсем не похоже, Виктор, — улыбается мне Лорен и добавляет: — Так приятно иметь рядом с собой надежного человека…

— «Надежный» — это означает со средствами? Богатый? С бабками?

— Возможно.

— Что? Ты хочешь сказать, что я тебе не нравлюсь, потому что мне приходится вертеться, чтобы жить? Я не нравлюсь тебе, потому что я — жертва экономической конъюнктуры?

— Виктор, — говорит Лорен. — Если б ты только проявил такой пыл, когда мы встретились с тобой в первый раз!

Я наклоняюсь, крепко целую ее в губы и удивляюсь тому, что она позволяет мне это сделать, а затем она прижимается ко мне, не позволяя поцелую прерваться, она хватает мои руки, ее пальцы впиваются в мои ладони. Наконец я вырываюсь из ее объятий и бормочу, что мне нужно торопиться в центр, и очень легко и элегантно, без видимого усилия, я вскакиваю в седло мопеда, завожу двигатель и мчу в сторону Парк-авеню, даже не оглянувшись, хотя, если бы я оглянулся, я бы увидел, как Лорен прикрывает рукой зевок, голосуя другой рукой такси.

Черный джип с затемненными стеклами катится следом за мной по Двадцать Третьей улице, и когда я ныряю в туннель на Парк-авеню, водитель джипа включает фары и прижимается ко мне так плотно, что решетка джипа задевает заднее крыло моей «веспы».

Я сворачиваю на разделительную полосу и двигаюсь навстречу потоку машин, обгоняя такси, выстроившиеся в ряд на моей стороне, направляясь к повороту на Гранд-Сентрал. Я ускоряюсь на наклонном участке, вписываюсь в кривую, проношусь на волосок от лимузина, стоящего с включенным двигателем перед входом в «Grand Hyatt», и возвращаюсь безо всяких затруднений обратно на Парк-авеню, пока, доехав до Сорок Восьмой улицы, я не оборачиваюсь и не обнаруживаю джип у себя за спиной на расстоянии одного квартала.

На светофоре на углу с Сорок Седьмой вспыхивает зеленый. В тот же миг джип трогает с места, стремительно вырываясь вперед.

Как только зеленый загорается на моем светофоре, я рывком достигаю Пятьдесят Первой, где встречный поток транспорта вынуждает меня остановиться, чтобы дождаться стрелки налево.

Я оборачиваюсь и смотрю через плечо, но джипа нигде не видно.

Когда я снова оборачиваюсь назад, вот он — стоит у меня прямо за спиной, мотор урчит на холостом ходу.

Я вскрикиваю, дергаю с места и тут же врезаюсь в медленно идущее навстречу по Парк-авеню такси, чуть не падая с «веспы». Кругом стихают все звуки, я не слышу ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Я поднимаю мопед, вскакиваю в седло и закладываю вираж, очутившись на Пятьдесят Первой раньше джипа.

На Пятьдесят Первой — жуткая пробка, и я выскакиваю на тротуар, но джипу и на это наплевать: он тащится за мной, заехав на тротуар обоими правыми колесами, а я ору прохожим, чтобы они уходили с дороги, и колеса мопеда скользят на кучах конфетти, которое слоями покрывает асфальт, и бизнесмены отмахиваются от меня своими портфелями, таксисты выкрикивают мне вслед ругательства и гудят в клаксоны, и мое вторжение на тротуар напоминает падение выстроенных в ряд костяшек домино.

Следующий светофор, на Пятой, оказывается желтым. Я газую, слетаю с тротуара за секунду до того, как поперечный поток транспорта устремляется по улице, сметая все на своем пути, небо у меня над головой темное и низкое, а джип застыл на перекрестке под красным светофором.

До «Fashion Cafй» остается один квартал. На углу Рокфеллеровского центра и Пятьдесят Первой перед дверями кафе я спрыгиваю с мопеда и загоняю его за бессмысленное ограждение из виниловых канатов, которое никому не преграждает дорогу, поскольку никто не пытается попасть внутрь.

Запыхавшимся голосом я прошу Бьяну, который сегодня стоит на дверях, впустить меня.

— Ты видел? — кричу я. — Эти засранцы пытались убить меня!

— Тоже мне новость! — пожимает плечами Бьяна. — Теперь по крайней мере ты в курсе.

— Послушай, мне нужно закатить это вовнутрь, — говорю я, показывая на мопед. — Позволь мне оставить его здесь на десять минут.

— Виктор, — спрашивает Бьяна, — как там насчет встречи с Брайаном Макнелли, которую ты мне обещал?

— Дай мне десять минут, Бьяна, и я все тебе скажу, — отвечаю я, закатывая мопед внутрь.

Черный джип останавливается на углу, не заглушая двигателя, и я ныряю внутрь и вижу через толстые стеклянные двери «Fashion Cafй», как он медленно поворачивает за угол и исчезает.

Жасмин, старшая официантка, вздыхает, когда видит меня через гигантские линзы, которые увеличивают вдвое все, что происходит в вестибюле, и тут я вхожу в главный зал ресторана.

— Жасмин, — восклицаю я, поднимая руки вверх, — только десять минут, зайка, десять минут!

— Ах, Виктор, ну ты как всегда, — говорит Жасмин и становится на свое возвышение у входа с мобильным телефоном в руках.

— Мне просто нужно оставить здесь «веспу», — говорю я, прислоняя мопед к стене возле гардероба.

— Да у нас все равно пусто, — сдается она. — Давай проходи.

Ресторан действительно пустынен. Кто-то насвистывает глухо мелодию «На солнечной стороне улицы» у меня за спиной, но, когда я оборачиваюсь, за спиной никого нет, и на мгновение мне кажется, что, может быть, я просто принял за свист последние ноты песни из нового альбома Pearl Jam, звучавшей по акустической системе ресторана, я напрасно жду начала новой песни, и тут до меня доходит, что свист этот звучал слишком по-человечески, и тогда я пожимаю плечами и иду дальше вглубь «Fashion Cafй», мимо человека с пылесосом, убирающего с пола конфетти, мимо пары барменов, сдающих друг другу смену, и официантки, пересчитывающей чаевые в кабинке с надписью «Mademoiselle».

Во всем зале за столиком сидит единственное существо — молодящийся мужчина с прической «а-ля Цезарь», похожий на тридцатилетнего Бена Арнольда, в темных очках и черном костюме на трех пуговицах вроде бы как от Agnиs b., в кабинке с надписью «Vogue» за копией Триумфальной арки, которая занимает добрую половину большого ресторанного зала. Для сегодняшнего дня диджей X одет как-то чересчур сурово, хотя все равно не без шика.

Он смотрит на меня вопросительно, опускает очки, а я с несколько надменным видом делаю круг по залу перед тем, как направиться непосредственно к нему.

Он снимает очки и, протягивая руку, говорит мне:

— Привет.

— Что за дела, а где же твои штаны-трубы? — вздыхаю я и просачиваюсь в кабинку, делая неопределенный жест рукой. — Где твоя широченная футболка в зигзагах? Где последний номер «Urb»? Где эта клевая копна стриженных «лесенкой» пергидрольных волос?

— Извините, — говорит он, слегка наклоняя голову. — Извините, о чем это вы?

— Я пришел, — говорю я, разводя в стороны руки. — Я существую. Скажи мне просто, будешь ты работать у нас сегодня вечером или нет?

— Работать кем?— Он откладывает в сторону лиловое меню, вырезанное в форме фотоаппарата Hasselblad.

— Один из диджеев, с которым я беседовал сегодня, сказал, что он будет играть «Bartman Returns». Он сказал, что это «абсолютно необходимо». Он сказал, что это его «фирменная» песня. Представляешь, до чего докатился этот мир прямо у нас на глазах?

Парень медленно залазит к себе в карман пиджака и извлекает оттуда карточку. Я смотрю на нее, мимоходом замечая имя — Ф. Фред Палакон — и телефонный номер.

— Ладно, зайка, — говорю я с придыханием. — Высшая ставка для диджея в четверг вечером на Манхэттене — пятьсот долларов, но поскольку нас прижимает время, и к тому же все мои голубые друзья в