вызывает кратковременные провалы в памяти, так что…
— Тогда почему бы не начать с того, что мы дружим с Хлое?
— Да, да, — говорю я, стараясь успокоиться. — Мы как раз недавно о тебе говорили.
— Ммм… — И она начинает идти по проходу между стеллажами с компактами, ведя пальцами руки по кромке стеллажа и удаляясь, удаляясь от меня.
Я следую за ней.
— Слушай, ну мы так, эээ, мило
— О чем именно?
— Не суть, главное, позитивно.
Она не останавливается, и тогда я отстаю от нее немного и опускаю темные очки, чтобы изучить тело, скрывающееся под расстегнутым пальто: стройное, с большой грудью, длинные красивые ноги, короткие светлые волосы, все остальное — глаза, зубы, губы и т. д. — тоже в полном порядке. Я догоняю Лорен и иду рядом, непринужденно покачивая корзинкой с компактами.
— Итак, ты помнишь меня по Кэмдену? — спрашиваю я.
— О да, — говорит она несколько презрительно. — Я-то тебя помню.
— Извини, в колледже ты тоже вела себя со мной так, или это я вел себя с тобой по-другому?
Она останавливается и поворачивается ко мне лицом.
— Ты что, серьезно не помнишь, кто я такая, Виктор?
— Почему, помню. Ты — Лорен Хайнд. — Пауза. — Пойми, мы давно не виделись, а клонопин вызывает долговременные провалы в памяти…
— А мне послышалось — кратковременные…
— Вот видишь — я уже ничего не помню.
— О Боже, хватит об этом.
Она уже собирается отвернуться, когда я спрашиваю:
— Скажи, а я все такой же?
Она тщательно изучает меня.
— Пожалуй, да, как мне кажется. — Она останавливает взгляд на моей голове и внимательно рассматривает лицо. — Ну разве что баков у тебя тогда не было.
Это брешь в обороне, в которую я тут же устремляюсь.
— Надо учиться любить свои баки, зайка. Они — твои лучшие друзья. Приласкай их. — Я поворачиваюсь к ней в профиль, наклоняюсь и мурлыкаю.
Она смотрит на меня как на абсолютного болвана.
— Что такое? Что с тобой? — удивляюсь я. — Приласкай мои баки, зайка!
—
— Люди боготворят мои баки, зайка.
— Ты водишься с людьми, которые боготворят волосы? — спрашивает она чуть ли не в ужасе. — С людьми, которые хотят всю жизнь выглядеть на двадцать лет?
Я отмахиваюсь от ее вопроса, словно от мухи, и меняю тему.
— Итак, что же такое творится, Лорен Хайнд? Выглядишь ты просто великолепно. В чем дело? Где ты пропадала?
Возможно, я неверно выбрал тон, потому что в ответ тут же звучит неизбежное:
— Я столкнулась с Хлое у Патриции Филд на прошлой неделе, — говорит она.
— Дома? — спрашиваю я, впечатленный.
— Нет, — говорит она и как-то странно смотрит на меня, — У нее в магазине, тупица.
— А! Все равно круто!
Долгая пауза, в течение которой мимо проходят разнообразные девушки. Пара-другая из них здоровается со мной, но я делаю вид, словно их не замечаю. Лорен провожает их настороженным взглядом, что само по себе хороший знак.
— Гмм, я не совсем помню, о чем мы сейчас говорили… Пищит пейджер. Я смотрю на экран: Элисон.
— Кто это? — спрашивает Лорен.
— Да так, скорее всего очередной звонок, призывающий всех мужчин-моделей объединиться в профсоюз, — пожимаю я плечами и, выдержав небольшую паузу, добавляю: — Я ведь работаю моделью.
— Профсоюз мужчин-моделей?
И она снова идет прочь от меня, а я снова следую за ней по пятам.
— Ты сказала это с какой-то насмешкой в голосе.
— Мне просто всегда казалось, что в профсоюз могут объединиться только идейные люди, Виктор.
— Эй, долой темный сарказм из наших классов![58]
— Куда?
— У меня обед с одним человеком.
— Мужчиной?
— Виктор!
— Да ладно, говори…
— С Бакстером Пристли, если тебе хоть что-то говорит это имя.
— Ну, здорово, — стенаю я. — Кто такой этот маленький засранец? Послушай, зайка, я тебя умоляю!
— Виктор, мы с Хлое подруги. Предполагаю, что тебе это известно, — говорит она, глядя мне прямо в глаза. — По крайней мере ты должен был бы это знать.
— А с чего бы я был должен это знать? — улыбаюсь я.
— Потому что она — твоя девушка? — неуверенно предполагает она, приоткрыв от удивления рот.
— И что, это к чему-то повод?
— Нет, Виктор, это причина. В повод ее превратить пытаешься ты.
— Ты теряешь контакт со мной, зайка. Похоже, нас обоих глючит.
— Ну так очнись.
— Что ты скажешь насчет капуччино?
— Ты не знаешь подруг твоей девушки? Ты что, с ней вообще ни о чем не разговариваешь? — Видно, что Лорен перестает понимать что бы то ни было. — Какая муха тебя укусила? Боже, зачем я это спрашиваю? Все и так понятно, понятно,
— Погоди, постой — я хочу купить вот это. — Я показываю на корзинку с компактами, которую несу в руке. — Пойдем со мной к кассе, а потом я провожу тебя. У меня репетиция группы, но я найду время, чтобы выпить с тобой латте.
Она колеблется, а затем направляется вслед за мной к кассе. Разумеется, аппарат не принимает мою карточку American Express, я цежу сквозь зубы свое: «Я тебя умоляю!», но Лорен тут же улыбается — и эта улыбка пробуждает во мне смутное
В магазине так холодно, что все — воздух, витающие в нем звуки, стеллажи с компактами — кажется снежно-белым. Люди проходят мимо, направляясь к соседней кассе, но свет флуоресцентных ламп на потолке, делающий все вокруг плоским, блеклым и бесцветным, не в состоянии справиться с кожей Лорен, которая выглядит как покрытая загаром слоновая кость, и все в ее облике — даже жест, которым она подписывает слип кредитной карточки, — трогает меня так сильно, что я не могу стряхнуть с себя очарования, а музыка, звучащая вокруг, — «Wonderwall»[59] — вызывает у меня такое ощущение, словно я нахожусь под кайфом и полностью оторвался от окружающей действительности. Вожделение — это то, с чем я уже давненько не сталкивался, и вот оно посетило меня в торговом зале «Tower Records», и теперь мне почти невозможно отрешиться от мысли, что Лорен Хайнд — часть моего будущего. Выйдя наружу, я кладу руку ей на поясницу и веду ее через толпу прохожих к повороту на Бродвей. Она оборачивается, пристально смотрит на меня, и я убираю руку.
