— А вы знали, что Мередит Пауэл встречается с Броком Томпсоном?
Пожав плечами, он вздыхает:
— Об этом я ничего не знаю. Знаю лишь, что Пол Оуэн должен ей большую сумму денег.
— Да? — говорю я, кивая — вот как?
— Лично мне, — признается он, — кажется, что парень разыграл дурака. Свалил на время из города. Может, он и
Я медленно киваю, надеясь, что у меня подобающий случаю озадаченный вид.
— Как вы думаете, он не занимался оккультизмом или сатанизмом? — всерьез спрашивает Кимбел.
— Что?
— Я знаю, что это дурацкий вопрос, но в прошлом месяце в Нью-Джерси — не знаю, слышали ли вы об этом — молодой биржевой брокер был арестован и обвинен в убийстве мексиканской девушки и использовании разных частей ее тела в ритуалах вуду…
— Ох! — восклицаю я.
— То есть, я хочу сказать… — он снова застенчиво улыбается. — Вы что-нибудь слышали об этом?
— Парень отказался признать себя виновным? — с трепетом спрашиваю я.
— Точно, — кивает Кимбел.
— Это было интересное дело, — удается мне вымолвить.
— Парень, хотя и говорит, что невиновен, все равно считает себя инка, птичьим богом или кем-то таким, — произносит Кимбел, черты его лица разглаживаются.
Мы оба громко смеемся.
— Нет, — наконец говорю я. — Пол был не таков. — Он сбалансированно питался, и…
— Да, я знаю, и вся эта Йельская история, — устало договаривает Кимбел.
Следует долгая пауза, на мой взгляд, самая долгая из всех.
— Вы консультировались с медиумом? — спрашиваю я.
— Нет. — Он качает головой с таким видом, словно обдумывал эту возможность. К чему?
— А в его квартире ничего не пропало? — спрашиваю я.
— В общем, нет, — отвечает он. — Отсутствуют туалетные принадлежности, костюм, несколько носильных вещей. Вот и все.
— Вы подозреваете, что дело нечисто?
— Не знаю, — говорит он. — Но, как я вам уже говорил, я не удивлюсь, если окажется, что он где-то скрывается.
— Я хотел спросить — никто не связывался с отделом по убийствам, да?
— Нет, пока нет. Как я говорил, мы не уверены, но… — с удрученным видом он замолкает. — В общем-то никто ничего не слышал.
— Но это обычное дело, не правда ли? — спрашиваю я.
— Да, просто это странно, — соглашается он, растерянно глядя в окно. — Сегодня ты на виду, ходишь на работу, живой, а потом… — Кимбел останавливается, не сумев докончить предложение.
— Ничего, — вздыхаю я, кивая.
— Люди просто… исчезают, — произносит он.
— Земля разверзается и проглатывает их, — печально говорю я, глядя на свой Rolex.
— Жутко, — потягиваясь, зевает Кимбел. — Правда, жутко.
— Зловеще, — киваю я в знак согласия.
— Все просто бессмысленно, — безнадежно вздыхает он.
Я молчу, не зная, что сказать, потом выдаю:
— Тщетность… с ней трудно смириться.
В моей голове нет никаких мыслей. В кабинете тишина. Чтобы нарушить ее, я указываю на книгу, которая лежит на столе, рядом с бутылкой San Pellegrino.
— Читали? — спрашиваю я Кимбела.
— Нет, — вздыхает он, потом вежливо осведомляется. — Хорошая?
— Очень хорошая, — отвечаю я, кивая.
— Послушайте, — он снова кивает. — Я отнял у вас много времени.
Он убирает в карман Marlboro.
— У меня все равно через двадцать минут обед с Клиффом Хакстейблом во «Временах года», — вру я, поднимаясь. — Мне тоже надо идти.
— «Времена года» — не далековато ли это от центра? — с озабоченным видом говорит он и тоже поднимается.
— О, нет, — мямлю я. — Здесь тоже… есть один.
— Правда? — спрашивает он. — Я не знал.
— Да, — говорю я, провожая его до двери. — Очень хороший.
— Послушайте, — произносит он, разворачиваясь лицом ко мне. — Если что-нибудь вы вспомните, любая информация…
Я поднимаю руку.
— Разумеется. Я на сто процентов на вашей стороне, — торжественно провозглашаю я.
— Прекрасно, — довольно произносит этот слабак. — Благодарю за ваше… м-м-м… время, мистер Бэйтмен.
Я провожаю его до двери, мои ноги подкашиваются, как у космонавта. Несмотря на внутреннюю пустоту, отсутствие чувств, я все же ощущаю — без самообмана — что я чего-то достиг. Потом, уже совсем расслабившись, мы несколько минут говорим о бальзамах от порезов и ожогов и о пестрых рубашках. Разговор идет на удивление неторопливо, и это успокаивает. Вообще ничего не происходит, но когда Кимбел, улыбнувшись, дает мне свою визитку и уходит, то звук закрывающейся двери кажется мне писком миллиона насекомых, шкворчением килограммов жарящегося бекона, всеобъемлющей тишиной. После того как он покидает здание (по моей просьбе Джин связывается со службой безопасности и просит их за этим проследить), я звоню человеку, рекомендованному моим адвокатом, чтобы он проверил, что мои телефоны не прослушиваются, и только после таблетки ксанакса я в состоянии встретиться со своим диетологом в дорогом престижном ресторане здоровой пищи под названием «Соевая кухня» в Трибеке. Сидя под лакированным чучелом согнутого дугой дельфина, висящим над тофу-баром, я в состоянии не поежившись обращаться к диетологу с вопросами вроде: «Ну хорошо, расскажите-ка мне все о пончиках». Через два часа, когда я уже в офисе, я узнаю, что телефоны не прослушиваются.
На этой же неделе, в пятницу вечером, я сталкиваюсь с Мередит Пауэл в «Ereze». Она пришла с Броком Томпсоном, и хотя мы говорим минут десять — в основном про то, почему никто из нас не поехал в Хэмптонс, Брок не сводит с меня глаз, а она ни разу не упоминает Пола Оуэна. Я мучительно долго ужинаю с новой знакомой Жанетт. Ресторан новый и кричащий, ужин тянется невыносимо медленно. Порции скудные. Раздражение мое растет. После этого я хочу обойтись без «М.К.», хотя Жанетт и клянчит, что хочет танцевать. Я устал и мне нужен отдых. В своей квартире я лежу в постели, слишком расстроенный, чтобы трахнуть Жанетт, поэтому она уходит, после чего я смотрю утреннее
ЛЕТО
Большую часть лета я провожу в ступоре, сидя то в офисе, то в новых ресторанах, то в своей квартире, просматривая видеокассеты, или в такси, или в только что открывшихся ночных клубах, кинотеатрах, в своей квартире в Хеллс Китчен. Этим летом было четыре крупные авиакатастрофы, почти