тому же окажутся они с полковником, как говорится, по разные стороны баррикад. Впрочем, для таких, как полковник Федорчук, ни своих, ни чужих не существует. Ради выполнения задания он поперек баррикад танком пройдет, давя и тех, и других.
Лицо Шуйбо окаменело, на нем, казалось, еще больше обозначились скулы.
— Настоятельно рекомендовать мне может только премьер-министр, — ровным, бесцветным голосом проговорил он, глядя сквозь полковника службы безопасности. Затем медленно повернул голову и посмотрел на министра обороны. — Как по-твоему, Николай Ильич, стоит ли мне завтра на Совете Министров поднимать этот вопрос?
Серегин смешался, сердито перебегая взглядом по лицам полковников. Подобного оборота событий он, определенно, не ожидал. Ох, и не хотелось ему докладывать премьеру о событиях в Каменной степи. При таком раскладе шила в мешке не утаишь — обязательно выплывет на свет божий пресловутая точка «Минус», и тогда, судя даже по осколочной информации, ставшей известной Полынову, серьезного скандала не избежать.
— Да пусть едут, — снова подал голос полковник Федорчук. — Режим секретности с началом учений снят, так что не вижу оснований препятствовать. — Он встал. — Разрешите идти, товарищ генерал?
Министра обороны его слова словно пригвоздили к креслу. С минуту он сидел неподвижно, набычившись, сверля глазами полковника ФСБ. Даже позабыл попыхивать торчащей изо рта сигаретой. Наконец он совладал с собой и затянулся так, что сигарета затрещала.
— Нет, Максим Андреевич, — глухо сказал генерал, — я попрошу вас еще минут на пять задержаться. — Он повернул голову к Шуйбо. — Ты удовлетворен, Александр Васильевич?
— Естественно.
Шуйбо встал, и Никита последовал его примеру. В прямую им на дверь не указывали, но и так было понятно, что аудиенция окончена. Нет, все-таки слаб нынешний министр обороны, если в его ведомстве распоряжения отдает полковник ФСБ.
— Завтра утром моя спецбригада вылетит в Каменную степь, — сказал Шуйбо. — Надеюсь, Николай Ильич, твой гарнизон обеспечит посадку самолета?
— Д-да… — рассеянно пробормотал Серегин. Он поднял глаза на полковника Аброскина. — Дмитрий Афанасьевич, распорядишься, чтобы приняли самолет у зоны оцепления…
Мысли генерала сейчас были далеки от проблем Министерства по чрезвычайным ситуациям. Никак не входило в его планы разрешать спасателям посещать Пионер-5. Потому и смотрел он неотрывно на полковника ФСБ, нарушившего его стратегическую линию. Ждал, когда посторонние уйдут, чтобы выяснить причины вдруг изменившейся позиции службы безопасности.
— Всего доброго, — кивком головы попрощался Шуйбо и направился к двери.
Полынов тоже кивнул и поспешил следом. Он был единственным, кто не проронил в кабинете ни слова, и остался этим весьма доволен. Гораздо интересней со стороны наблюдать «битву» министров, чем самому принимать в ней участие. Такому спектаклю и МХАТ позавидует…
— Петрович, на Чистые пруды, — сказал Шуйбо шоферу, садясь в машину. — На Мясницкой возле биржи остановишь. — Он обернулся к Никите. — Пройдешь через дворы на Кривоколенный переулок, там, в доме номер четырнадцать, офис нашей службы биологического контроля. Третий этаж, начальник службы Беспалов Арсений Николаевич. Он познакомит тебя с бригадой.
— Спасибо, — кивнул Полынов.
— Не стоит благодарности, — досадливо поморщился Шуйбо. — От твоей командировки за три версты несет дохлятиной.
— Разберемся на месте, — пожал плечами Никита.
Шуйбо внимательно посмотрел на него.
— Ну-ну. Разберись. Только дров не наломай. Я тебе первоклассных ребят даю. Береги их.
— Вы полагаете…
— Ничего я, Никита Артемович, не полагаю, — снова поморщился Шуйбо. — Не нравится мне, как Серегин юлил. Не люблю, когда вместо четкого взаимодействия начинаются межведомственные распри.
— А что, в правительственных кругах бывает иначе? — саркастически заметил Полынов.
— В том-то и дело, что не бывает… — тяжело вздохнул министр. — А нужно, чтобы было иначе.
Сарказм Никиты ничуть не задел его самолюбие. Наоборот, Шуйбо принял его как должное.
Свернув с Садового кольца на Мясницкую улицу и миновав Сретенский бульвар, «волга» остановилась у старого дома, одетого в строительные леса.
— Все, приехали, — сказал Шуйбо и крепко пожал на прощание руку Полынову. — Счастливо тебе, Никита Артемович.
— И вам всего хорошего.
Стоя на тротуаре, Никита проводил взглядом удаляющуюся «волгу». Удивительный все-таки человек, Шуйбо. То ли анахронизм, то ли прообраз идеального руководителя, которому ничего, кроме работы, не надо. Единственный, кто без каких-либо усилий со своей стороны при смене всех правительств и чехарде ответственных лиц государства непоколебимо сидел в министерском кресле. Впрочем, вопрос о его смещении никогда и не стоял именно потому, что в кресле он как раз не рассиживался, а занимался делом. И дела вел весьма оперативно и добротно. Президента бы России такого…
Полынов вздохнул, повертел в руках полиэтиленовый пакет с галстуком и усмехнулся, вспомнив, какими глазами смотрели на пакет караульные в Министерстве обороны. Чуть взглядами не прожигали, будто там бомба для министра.
Перейдя на другую сторону улицы, Никита миновал небольшой дворик, заставленный иномарками, и вышел к четырнадцатому дому в Кривоколенном переулке. Если на Мясницкой улице фасады домов, что называется, блистали после реставрации, то до Кривоколенного переулка волна восстановительных работ не докатилась. Хоть и центр столицы, а все-таки задворки. Дом был старый, дореволюционной постройки, четырехэтажный, но все еще добротный, и, может быть, его как раз и не стоило реставрировать — чувствовался в нем этакий шарм конца девятнадцатого века. С виду вроде бы и непритязательное здание из серого, мрачноватого камня, без каких-либо архитектурных излишеств, но именно строгостью форм, соразмеренностью высоких этажей и больших окон оно производило впечатление. Реставрировать такой дом — все равно, что Венере Мелосской руки приделать. Особое внимание привлекал дворик сбоку дома — точнее не сам дворик, а решетчатая высокая ограда вокруг него, на которой разве что графского вензеля не хватало. Не дом, а картинка времен царской России. Еще бы дворника с бляхой на фартуке во двор — и можно историческое кино снимать.
Полынов прошел по мягкому от жары асфальту во дворик, поднялся на крыльцо и открыл массивную дверь. В лицо пахнуло сырой прохладой и атмосферой коммуналок тридцатых годов. Разве что щами и кошками не воняло — учреждение все-таки… Некогда обширный холл был перегорожен фанерными щитами, выкрашенными блекло-голубой краской, и теперь представлял собой узкий полутемный коридор, в конце которого с трудом угадывались обшарпанные, полустертые ступени лестничного пролета. Высоченный потолок терялся во мраке, и от этого коридор был похож на вход в лабиринт трехмерной компьютерной игры. В сторону лестницы дул сильный сквозняк, и конвекционный поток превращал коридор в подобие аэродинамической трубы — стоило на первом этаже случиться пожару, как весь дом в мгновение ока охватило бы пламя.
Никита направился к лестнице и здесь, в простенке, увидел шахту допотопного лифта, забранную крупноячеистой сеткой. Утлая кабина с деревянными дверями гармошкой подрагивала на сквозняке, словно ее знобило. В компьютерной игре подобная кабина могла оказаться ловушкой, отправляющей игрока не на следующий уровень, а в преисподнюю, в реальной же жизни столь древние подъемники имели обыкновение либо застревать между этажами, либо, обрывая трос, грохаться в подвал вместе с пассажирами.
Не желая испытывать судьбу, Никита пошел по лестнице. Но и такой подъем оказался не подарком. Во-первых, лестница с узкими ступенями была непривычно крутой, с наклоном никак не меньше шестидесяти градусов, и приходилось задирать колени чуть ли не до уровня пояса, а во-вторых, пространственное расположение пролетов в здании в такой степени дезориентировало восприятие окружающего, что сама
