крошечном электрическом камине ежились от холода. На стене картина с изображением ветряной мельницы на фоне серого от облаков неба и замерших на зеленом лужку туповатых коров.
– Ты пойдешь на экскурсию? – спросила Софи, включая камин.
– Да. Я видел у Джеки список – на экскурсию идут почти все. В отеле остаются только три пары. В том числе твои любимчики, Делия и Хантер.
– Они не мои любимчики, – возразила Софи, заглядывая в холодильник. – С напитками здесь полный порядок, но я, честно говоря, не отказалась бы перекусить. Экскурсия обещает быть долгой, а после ланча прошло уже три часа.
– Согласен, – отозвался Сэм. – Давай сделаем так: ты закажешь что-нибудь в номер, а я пока приготовлю по бурбону.
– Предложения есть?
– Целиком полагаюсь на твой вкус. Ты же видишь меня насквозь и наверняка догадаешься, чем я предпочел бы загрузить желудок. А мне после того конфуза не помешает получше познакомиться со вкусами
– Отлично. – Софи пожала плечами. – Только давай сразу договоримся – ты съедаешь все, что принесут, и я не слышу ни единого жалобного звука.
– Обещаю улыбаться, даже если на моей тарелке будет жареная саранча и бычьи глаза.
– Ловлю на слове.
Через десять минут в дверь постучали и юноша лет шестнадцати в синей форме и бейсболке вкатил тележку.
– Ваш заказ, миссис, – сообщил он. – Доставлен в рекордное время.
– Ты, наверное, рассчитываешь на призовые? – поинтересовался Сэм.
Мальчишка кивнул.
– У меня сегодня плохой день – велосипед угнали. Вот и приходится крутиться.
– Сочувствую. – Сэм опустил в протянутую руку монету в пять евро.
– Вы необыкновенно щедры, мистер, – обрадовался невезучий голландец. – Если понадобится что-то особенное, – он выразительно подмигнул, – позвоните в обслуживание и спросите Маартена.
– Мы так и сделаем, – пообещал Сэм и, закрыв дверь, повернулся к тележке. – Ого! Вот уж никак не ожидал от тебя такого! Чизбургеры! Салаты! Картошка! А это что такое?
– Тофубургеры. Ты разве никогда не видел тофубургеры? – удивилась Софи. – У нас в Саутгейте их продают на каждом шагу. Тофу – это японский соевый творог. – Она покачала головой. – Ты как будто большую часть жизни провел в лесу.
– Возможно, я их и видел, но не обращал внимания. Ты же знаешь, мне все заменяет старый добрый бифштекс. – Он с интересом посмотрел на Софи. – И ты планируешь съесть половину всего, что тут есть?
– По меньшей мере половину, – уточнила Софи. – Если ты от чего откажешься, я подберу.
– И влезет?
– Конечно.
– Не подавишься?
– Нет. – Софи наклонилась и достала из пакета две бутылки пива «Амстел».
– Вот уж не думал, что ты пьешь пиво, – сухо заметил Сэм.
– Умение удивлять у женщин в крови, – бодро ответила Софи. – А ты разве не любишь пиво?
– Почему же? Просто я ведь не просил.
– Ну и что? – Она счастливо улыбнулась. – Знаешь, Сэм, брак – это ведь постоянный компромисс.
Когда видишь Амстердам впервые, не сразу понимаешь, на воде он расположен или на суше. Город раскинулся на берегах реки Амстел и ее рукавах; кроме того, его перерезают более пятидесяти каналов. Стены жилых домов уходят прямо под воду, а через каналы переброшены многочисленные мостики, многие из которых появились еще в семнадцатом веке. Вплоть до шестнадцатого века он застраивался деревянными домами на сваях, поскольку плотные слои почвы залегали на глубине до двенадцати метров. Такой метод строительства дал в свое время повод Эразму Роттердамскому назвать Амстердам единственным в мире городом, в котором люди живут на деревьях. Амстердам часто называют Северной Венецией. В некоторых уголках старого города его сходство с «королевой Адриатики» настолько бросается в глаза, что тянет спросить: где я, куда попал? Однако это только первое впечатление. Венеция и Амстердам – города с разным архитектурным обликом и разным укладом жизни. Амстердам построен пусть на зыбкой, но все же на континентальной почве. Голландские зодчие прошлого не были так жестко ограничены недостатком пространства, как их венецианские коллеги. На амстердамских каналах есть место как для лодок и барж, так и для колесного транспорта. Амстердамские дома, как и венецианские палаццо, выходят на каналы парадными фасадами. Однако дверей у самой воды и характерных столбиков для швартовки лодок вы здесь не увидите. В то же время голландские архитекторы были странным образом поставлены перед необходимостью ограничивать площадь самого строящегося здания. Старый Амстердам – это узкие фасады, узкие двери, узкие боковые проулки… Обязательные блоки под крышей – чтобы втаскивать через окна мебель и другие громоздкие предметы. Старые амстердамские дома часто сравнивают с пеналами. Кто же тогда жильцы этих домов? Карандаши? О людях, запечатленных на полотнах Рембрандта и Рубенса, этого не скажешь! Предки современных голландцев, выстроившие город на берегах Амстела, были моряками, торговцами и воинами, а стало быть, субтильностью не отличались. И веслом и мечом орудовали с одинаковой легкостью. Сети тянули, тюки с товаром таскали, а окончив тяжелую работу, ели и пили от души! Всмотритесь в старые дома амстердамского центра – это же не банальные пеналы, а корабли, тесным строем пришвартованные к городу-причалу. В их окна рвется соленый морской ветер, узкие крутые лестницы напоминают ванты парусника, деревянные перекрытия скрипят, словно доски палуб. Даже чудные кровати-комоды удивительно напоминают корабельные койки- рундуки. А что тесно, так и на корабле лишнего места нет. Нет, не прав был цитируемый путеводителями американо-английский классик Генри Джеймс, сетовавший на отсутствие поэзии в облике этого голландского города! Поэзия Амстердама – это суровая поэзия моря и морских странствий. Даже своды древнейшей здешней церкви обшиты деревом и выглядят, как днище перевернутого баркаса. Веками голландцы жили у моря, кормились морем, дышали морем… Море ненавидели и любили, отгораживаясь от него дамбами и рисуя на картинах. Море было источником благосостояния, оно несло в страну богатства всего мира. Оно же несло гибель, круша корабли и смывая целые селения. Колыбель и могила одновременно…
После экскурсии Софи и Сэм завернули в старый квартал Йордан с его антикварными лавками и книжными магазинами, киосками птичьего рынка и веселыми заведениями с занавешенными окнами. В отличие от чопорного, строгого и надменного Кейзерсграахта, Йордан радовался жизни и принимал всех – студентов и беженцев, трудоголиков и наркоманов, нередко объединявшихся против тех или иных планов властей. Пожалуй, только здесь и сохранился аромат «цветочной власти», столь популярный в далекие шестидесятые.
В одном месте Сэм напугал Софи, внезапно закрыв ей ладонью глаза.
– Что такое? – встревожилась она.
Он покачал головой и кивком указал на пьяненького усатого голландца, пытавшегося справить нужду непосредственно в канал.
– Ну, у нас и не такое можно увидеть.
– Может быть, перекусим? – предложил Сэм, заметив спускавшуюся в подвал винтовую лестницу, над которой висела выцветшая вывеска с изображением кружки с пивом и селедки.
– Хорошо, – легко согласилась Софи.
Снизу доносилась тихая, ненавязчивая музыка, тянулся густой сигаретный дым. Их никто не заметил, к ним никто не подошел, и они, не привлекая к себе внимания, прошли к свободному столику и опустились на обитые черным бархатом стулья.
Софи с любопытством огляделась: каменные стены окрашены в разные тона охряного с вкраплениями болотно-зеленого. Спокойные, умиротворяющие тона. Не бордель и не забегаловка. Здесь никто не спешил подсунуть зашедшему туристу убийственный коктейль, толкнуть за сумасшедшие деньги безобидную «травку» или добавить к счету лишний ноль. Здесь не было ни выставленной напоказ роскоши, ни робко
