Я пытался узнать место, где в первый раз заметил, что мы едем не той дорогой, но не мог ухватить взглядом никаких ориентиров. В полном недоумении я раскрыл было рот, чтобы сказать об этом товарищам, и тут где-то очень близко раздался отчаянный вопль. Шофер резко затормозил. Мы, онемев, придвинулись друг к другу.

— Что это было? — спросил я наконец.

— Убили кого-то, кажется. Женщину… — отвечал белый как мел Ванманен.

Но мы не осмелились вылезти из машины. Не знаю, сколько времени провели мы так, оцепенев от ужаса. Мы больше не слышали ничего, кроме урчанья мотора, и только он удостоверял, что все происходит на самом деле. Вдруг вопль повторился, теперь уже совсем близко, а вслед за ним — крики о помощи: «Убивают! Убивают! Спасите! На помощь!»

Кричали по-бенгальски, но я достаточно хорошо разбирался в языке, чтобы понять смысл слов. Мы все, кроме шофера, выскочили из машины и, хотя ничего не было видно, побежали на голос. Крики, пока мы бежали, делались все глуше, но мы как будто различили слово «babago» — отец, — повторенное несколько раз.

Однако бежали мы напрасно: ни людей, ни следов борьбы, никого и ничего не попалось нам на глаза. Ванманен, будучи довольно плотного сложения, тяжело пыхтел позади. Богданов хмуро, сжав зубы, вперял взгляд в темноту. Мы решили все-таки продолжить поиски. Но деревья вдруг плотно сомкнулись над нами, мрак стал непроницаем. Лунный свет подрагивал высоко наверху сквозь лианы. Тем не менее Ванманену почудилось впереди какое-то движение, и он крикнул по-бенгальски:

— Что случилось?

Мы прислушались, затаив дух. Никакого ответа, ниоткуда. Лес стоял как каменный. И даже ковер мертвых листьев не шелестел под нашими ногами, словно мы ступали по войлоку.

— Что случилось? — еще раз крикнул Ванманен.

Мы пошли наугад, стараясь все же не слишком отдаляться от дороги. Не знаю, сколько времени плутали мы под деревьями, готовые каждую минуту наткнуться на страшное зрелище. Я чувствовал тяжесть во всем теле, мысли разбегались, не отпускало ощущение, что я — в дурном сне и никак не могу проснуться.

— Вернемтесь! — Богданов остановился, потирая рукой лоб. — Я начинаю думать, что мы жертвы галлюцинации.

Вряд ли, конечно, у четверых человек могла быть одинаковая галлюцинация: душераздирающий крик и одни и те же, совершенно одни и те же слова. Но интуитивно я чувствовал, что Богданов прав, и мы вернулись на дорогу.

— Кажется, нас далеко занесло, — сказал я, не видя машины. — Куда теперь?

Мои товарищи взглянули на меня в недоумении, и Ванманен заметил:

— Куда бы нас ни занесло, машина должна быть где-то поблизости. Покличьте-ка этого болвана!

Я крикнул изо всех сил, сотрясая немоту ночи и сам содрогаясь от гула, который поднял. Мы подождали, растерянно озираясь посреди пустой дороги. Шофер не откликался.

— Он пошел нас искать, — предположил я.

— Но где же тогда машина? — спросил Богданов, с усилием разжимая челюсти. — Не мог же он бросить нас вот так, ночью, в джунглях?!

— Конечно, не мог, — успокоил его Ванманен. — К тому же мы были неподалеку, услышали бы мотор. Вероятно, просто уснул, дожидаючись…

Мы пошли в том направлении, где, по нашим понятиям, оставили машину. Луна сияла теперь в полную силу, и дорога как бы раздвинулась вширь.

— Укатил. Укатил без зазрения совести, — шепотом сказал Богданов. — Убить мало…

Ванманен никак не мог в такое поверить. Он без конца отирал платком лоб и щеки.

— Так или иначе, надо что-то делать, — сказал он, тоже очень тихо.

— Придется пешком вернуться в бунгало, — решил Богданов. — К утру как-нибудь доберемся…

В эту минуту впереди, справа от дороги, блеснул свет фонаря и, колеблясь, стал удаляться в глубь леса. Страннее некуда было — появление человека с фонарем в такой час и в таком месте. Тем более после того, что с нами произошло. Но не знаю, какой темной марой поманил нас, каждого в отдельности, огонек, быстро уходящий в джунгли. И когда Богданов приглашающе махнул рукой, ни Ванманен, ни я не возразили ни словом. В тот миг у нас вылетело из головы, что совсем недавно нам леденил кровь женский голос, зовущий на помощь. Свет был сейчас знаком жизни. Его нес человек, который направлялся, вне всякого сомнения, либо к жилью, либо к тому, нужному нам шоссе.

И мы со всех ног пустились за ним вдогонку.

Углубившись в лес, мы уже через несколько минут потеряли фонарь из виду. Мы шли, не растягиваясь, я — впереди, как самый молодой, Ванманен следом, Богданов замыкающим. Не знаю, откуда взялась в нас уверенность, ведущая наш маленький отряд сквозь джунгли, еще час назад невыносимо страшные для белого человека, тем более ночью. Джунгли потеряли в наших глазах всякую опасность. Мы и думать забыли о змеях, хищных зверях. И ужаса, который пронзает душу в чаще индийского леса, как не бывало.

— Куда же он пропал? — трагически вопросил Ванманен.

Мы с Богдановым не ответили. Мы шли, ни о чем не думая, чувствуя только, что нельзя останавливаться здесь, посреди леса, что мы должны идти и идти, пусть нелепо, пусть безо всякой цели.

— Вероятно, он свернул, а мы эту тропинку проскочили, — предположил Богданов.

— Да, похоже, он знает дорогу, — добавил я. — Слишком уж быстро он исчез.

Тем временем мы забирались в самые дебри; толстые лианы уже касались наших голов, ноги утопали в настиле из мертвых листьев, папоротника и мхов. Но какая-то слепая сила вела и вела нас в одном направлении. Ни у кого не возникало желания повернуть обратно или попытать счастья в другой стороне. Мы ломились вперед, продираясь сквозь бесконечные глухие заросли.

— Вон он, опять! — вдруг воскликнул Богданов.

Мы остановились, затаив дух. На этот раз свет был очень близко, однако мутный и слабый и совсем не похожий на тот, за которым мы гнались. Изо всех оставшихся сил бросились мы к нему и через несколько минут выбрались на опушку. Свет подымался от жаровен с горящими углями. Однако, прежде чем подойти к ним, мы заметили, что левее огни множатся, и различили неподалеку причудливых форм здание, обнесенное оградой из серого камня.

— Вероятно, мы попали на другой конец Серампора, — сказал Ванманен. — Но, Господи Боже, как нас могло сюда занести?!

Странным нам показалось и то, что мы никого не встретили подле жаровен. Правда, угли почти во всех из них уже догорали, однако даже следов человеческого присутствия у огня мы не обнаружили. Все же нам было не до того, чтобы осматривать окрестности, мы слишком устали и устремились прямо к дому.

— Кто бы здесь ни жил, индус или мусульманин, нас должны приютить, — твердо сказал Ванманен.

Он пошел вперед: во-первых, он лучше нас всех говорил по-бенгальски, а во-вторых, его имя было достаточно известно в Бенгале — и, уж во всяком случае, известностью пользовалось Азиатское общество, где он состоял библиотекарем. Навстречу нам из ворот вышел с невозмутимым видом вышел старик, будто ничего особенного не было в нашем появлении в такой час у дома, спрятанного глубоко в джунглях.

— Кто твой хозяин? — обратился к нему Ванманен.

Старик стоял неподвижно, словно не слыша. Ванманен громко, во весь голос, повторил вопрос. Как будто очнувшись от глубокого сна, старик прошелестел:

— Ниламвара Даса…

— По-моему, знакомое имя, — пробормотал Богданов.

— Несколько архаичное, — заметил Ванманен. — Никогда о таком не слышал в Калькутте. — Потом, обернувшись к старику, велел: — Поди разбуди своего хозяина и скажи, что сахиб Ванманен с еще двумя сахибами попали в затруднительное положение и просят приютить их на эту ночь…

Ему пришлось три раза повторить свои слова, прежде чем старик кивнул и удалился.