непонимания лицом. Потом потянулся потрогать шелковую вещицу, выпавшую из сна. Но перчатка незаметно истлела на ладони доктора, как будто ее пожирал скрытый огонь, и, превратясь в горсточку старой, залежавшейся золы, грустно просыпалась на гравий в том месте, где проехал рыдван. Наклонив ладонь, доктор сонно смотрел на сыпучую пыльную струйку.

Огонь быстро распространялся по комнате. Уже занялся шкаф с одеждой, кровать и занавески. Задыхаясь от дыма, Егор все же долгое время тупо простоял на прежнем месте у стола. «Надо что-то делать», — думалось ему, как сквозь сон. Взгляд упал на кувшин с водой; по горящему ковру он кое-как добрался до него и стал брызгать куда попало. Силы его покидали. Воды, которая нашлась в комнате, не хватило даже, чтобы погасить пол у двери, куда он отступил. Решив позвать на помощь, он нажал на ручку. Дверь оказалась запертой. «Я не запирал», — похолодев, вспомнил он. Ужас, снова вернувшийся, придал ему силы. Он нащупал ключ в замке — железо было горячим, закоптелым; ключ повернулся тяжело, по дереву уже прошлось несколько языков огня, запятнав сажей желтое лаковое покрытие.

Егор побежал по коридору, зовя на помощь. Из приоткрытой двери позади него вырывались тонкие струйки дыма, подсвеченные пламенем. Егор кричал, звал г-на Назарие. Но на всем протяжении коридора его встречала безответная тишина, которую он не мог себе объяснить. В кромешной тьме он не узнавал дверь профессора — иначе заколотил бы в нее ногами, чтобы тот проснулся. Он бросился вниз и выскочил из дому, так никого и не встретив. Некоторое время топтался во дворе, силясь понять, что с ним происходит, все еще надеясь проснуться, если это сон. Поднес к глазам руки, но даже их не разглядел в темноте. Вдруг неуловимо повеяло мертвыми цветами, слежавшимся в сундуке бельем, и, вскинув глаза, он увидел сильное пламя, вырвавшееся из его окна и быстро достигшее крыши. «Сгорят заживо!» — испуганно подумал он и снова закричал. Но когда на аллее, за его спиной, послышался шум шагов, он, не оборачиваясь, в панике пустился бегом к флигелю, который занимало семейство Моску. Только сейчас он сообразил, в какой опасности Санда.

«Лишь бы не опоздать! — твердил он про себя. — Лишь бы меня не заметили…»

Он столько раз звал на помощь — и никто не проснулся; не залаяла ни одна собака; все так же пуст оставался двор и так же давила на него со всех сторон темная громада парка. Люди на виноградниках, сказала Симина. Но как же она-то его не услышала — или кормилица, или г-жа Моску? Он оглянулся. Черный воздух начал расцвечиваться заревом. Тени ближайших к дому акаций и кустов сирени дрожали под напором усталого, кровавого света. «Весь дом сгорит, — апатично подумал он. — Назарие, конечно, сбежал. Улепетнули вместе с доктором, бросили меня одного, на верную гибель. Спасают шкуру».

Он тихо, с бесполезной осторожностью обошел хозяйский флигель. «Скоро все проснутся, соберется народ с виноградников, набегут деревенские». Огонь горел далеко, бесшумно. «Еще есть время, еще есть время спасти ее, взять на руки и бежать…»

Вдруг он поймал на себе чей-то взгляд и, поискав глазами, увидел высоко в окне Санду. Она была в одной рубашке, без кровинки в лице, локти на подоконнике, подбородок в ладонях — как будто она устала ждать и ее одолевал сон. Егор вздрогнул, наткнувшись глазами на ее застывшее лицо. «Она все знает…»

— Ты? — тускло обронила Санда. — Мама сказала, что ты сегодня уже не придешь… Ночь…

Она смотрела прямо ему в глаза, но без всякого выражения, даже не удивляясь, что он вдруг оказался здесь в столь поздний час.

— Набрось что-нибудь на плечи и спускайся вниз, быстро, — сказал Егор.

Но Санда не двинулась с места. Только начала дрожать. Как будто до ее сознания дошел наконец холод ночи, промозглость тумана, сковавшего ей плечи, руки, шею.

— Нет, я не смогу, брр! — прошептала она, передернувшись. — Меня не заставляйте. Не могу!.. Мне их жалко…

Егор слушал в оторопи. Он понял, что Санда говорит не с ним, а с кем-то невидимым, кто, вероятно, стоит за его спиной и чей приход она в страхе подстерегала. Он подошел прямо под окно. Как жаль, что нельзя тут же взобраться по стене в ее комнату, укутать, взять на руки и унести отсюда силой.

— …я давеча видела одного, — замирающим голосом говорила Санда. — Мама поймала в гнезде… Но я не смогу, мне жалко… Не выношу… вида крови…

— С кем ты говоришь, Санда? — громко спросил Егор. — Кого ждешь здесь, среди ночи?

Она осеклась, пристально и непонимающе вглядываясь в него.

Боясь отвести от нее глаза, словно она могла ускользнуть куда-нибудь, если он зазевается хоть на секунду, Егор вскинул руки и, цепляясь за камни стены, крикнул:

— Я пришел за тобой!

— Да, мама говорила, — пробормотала, дрожа, Санда. — Но мне страшно… Спуститься вниз? Прямо отсюда?

Егор окаменел. Санда поднялась на цыпочки и налегла всем телом на подоконник. Вероятно, она была слишком слаба, чтобы сразу одолеть такую высоту. Тогда она повторила попытку, очень спокойно, но упрямо — как будто выполняла чей-то приказ, не подлежащий обсуждению.

— Что ты собираешься делать? — крикнул он. — Стой на месте! Не двигайся!

Санда то ли не слышала, то ли до нее не доходил смысл слов. Ей удалось наконец забраться на подоконник. Теперь она ждала знака — или только прилива храбрости, чтобы прыгнуть. До земли было метра четыре, не больше. Но из той позы, в которой, покачиваясь, стояла Санда, готовая нырнуть головой вниз, прыжок мог оказаться фатальным. Егор в ужасе кричал на нее, махал руками, чтобы она услышала его, опомнилась.

— Не бойтесь, — раздался рядом сухой голос. — Она упадет нам на руки. Тут невысоко.

Он повернул голову. Г-н Назарие, потный, помятый, стоял, не глядя на него, наблюдая за безотчетными телодвижениями Санды.

— Вы бы пошли к ней в комнату, может, успеете, — шепотом добавил г-н Назарие. — А мы посторожим тут. С доктором.

В самом деле, в нескольких шагах позади них, опершись о ружье, расположился среди роз доктор. Его, казалось, уже ничем нельзя было удивить — такая неестественная уверенность была в его фигуре, такое строгое, застывшее внимание на лице.

— Кто поджег? — спросил г-н Назарие, подходя под окно.

— Я, — ответил Егор. — Опрокинул керосиновую лампу. Во сне опрокинул, нечаянно… Мне привиделась девица Кристина…

Г-н Назарие дотронулся до его руки.

— Я тоже ее видел, — спокойно сказал он. — Там, в парке…

В эту секунду Санда мягко взмахнула руками, как раненая птица крылами, и без звука рухнула вниз. Она упала на грудь Егору, свалив его на землю. С минуту Егор пролежал, прижимая к себе оголившееся при падении сонное и холодное девичье тело. Санда была неподвижна, руки повисли.

— Надеюсь, вы не очень ушиблись, — сказал г-н Назарие, помогая оглушенному ударом Егору подняться.

Потом приложил ухо к сердцу упавшей.

— Ничего, — прошептал он. — Сердце пока бьется…

Пламя вздымалось теперь высоко над домом, освещая парк до верхушек акаций. Летала стая разбуженных ворон. Где-то очень далеко проснулись наконец и глухо залаяли собаки.

— Надо отнести ее в тепло, — сказал Егор, укутывая своим пиджаком плечи Санды. — Когда еще она очнется…

Встряска от падения пошла ему на пользу — он как будто бы снова обрел чувство реальности.

— А вещички-то наши все… тю-тю, — прошептал доктор, не сводя глаз с огня и напряженно пытаясь вспомнить, что он сделал со своим гонораром. Где эта тысяча лей — при нем, в кармане пальто, или осталась на столе вместе с часами и патронташем?

— Дом сгорит дотла, — мрачно сказал г-н Назарие. — Может, оно и к лучшему. Окаянное место…

В дальнем конце двора раздались первые человеческие голоса.

— Идут с виноградников. — Егор заторопился. — Надо скорее отнести Санду.