— Могло быть и хуже. Но могло быть и лучше. Кстати, тебя тоже задело.

— Ничего, я это переживу. — Я привалился к стене лестничной клетки.

— Да и я тоже. По всей вероятности.

Пару минут спустя в это узкое пространство втиснулись санитары. Когда они наконец унесли Неда, перестрелка закончилась. Я вспомнил, как Нед говорил: «Пятиминутка паники и нервной встряски».

Отовсюду стали поступать рапорты. Капитан Моран сообщил мне, что штурм лаборатории, судя по всему, дал смешанные результаты. Большинство из нас полагало, что нам не следовало начинать так рано — но решение принимали не мы. С нашей стороны было четверо раненых — двое из полиции и двое из ГОЗ. Неда отправили прямо на операционный стол.

Из тех, кто сидел внутри, пострадали шестеро, включая парней из СВАТ. Среди погибших оказалась семнадцатилетняя мать двоих детей. Она почему-то осталась внутри, когда остальные работницы покинули здание. Муж ее тоже погиб. Ему было шестнадцать.

В шесть утра я добрался до дома. Совершенно вымотанный, я еле тащился, все кости болели, я не представлял, сколько сейчас времени.

Но то, что ждало меня дома, оказалось полной неожиданностью. Нана не спала и сидела на кухне.

Она пила чай с тостом и выглядела как-то неуверенно, но я-то знал, что это совсем не так.

Горячий чай исходил паром, то же самое происходило и с ней. Детей она еще не будила. Ее маленький телевизор был настроен на местный канал — передавали сообщение о полицейской операции нынешней ночью на Кентукки и Пятнадцатой. Смотреть подобную съемку у себя на кухне было очень странно и непривычно.

Взгляд Наны застрял на ссадине у меня на голове. Увидела она и бинт.

— Это всего лишь царапина, — сказал я. — Ничего особенного. Скоро заживет.

— Только не надо этих твоих дурацких отговорок, Алекс! И не смей разговаривать подобным снисходительным тоном, словно я какая-нибудь дура! Нетрудно себе представить, как летела эта пуля — отклонись она на дюйм, и вышибла бы тебе мозги, и оставила бы твоих бедных детей сиротами! Ни отца, ни матери! Что, разве не так? Конечно, именно так! Меня тошнит от этого, Алекс. Я устала от этого повседневного страха, а именно так я живу уже десять лет. Но теперь все. Сыта по горло. Да-да, с меня довольно. Со всем этим покончено! Навсегда! Я уезжаю! Да-да, ты правильно меня понял. Я уезжаю от тебя и от детей! Уезжаю!

Я поднял обе руки, сдаваясь.

— Нана, я поехал с детьми, и тут пришел этот срочный вызов. Я же понятия не имел, что меня куда- то выдернут! Откуда мне было знать? И я ничего не мог с этим поделать, не мог не поехать.

— Ты принял звонок, Алекс. Потом ты принял вызов. Ты всегда так поступаешь. И называешь это преданностью делу. Долгу. А по-моему, это сплошное безумие.

— У меня не было выбора.

— Выбор у тебя всегда есть, Алекс. В том-то все и дело. Ты мог сказать «нет», сказать, что ты наконец вырвался побыть с детьми. Что бы они с тобой сделали? Выгнали бы? За то, что у тебя есть какая- то личная жизнь? За то, что ты отец троих детей? Даже если бы в результате счастливого стечения обстоятельств тебя и выгнали, это было бы просто отлично!

— Не знаю, что они со мной сделали бы, Нана. Надо полагать, меня бы действительно поперли.

— А разве это так уж плохо? Да ладно, будет тебе! — сказала она и грохнула кружкой по столешнице. — Все, я уезжаю.

— Господи, помилуй, но это совершеннейший абсурд, Нана! Я вымотался, я ранен. Ну почти. Мы лучше потом поговорим. А сейчас мне надо поспать.

Нана внезапно встала и пошла прямо на меня. Лицо ее пылало от возмущения, глаза превратились в маленькие черные бусинки. Я уже много лет не видел ее такой, наверное, с того времени, когда я был подростком, и довольно хулиганистым.

— Абсурд?! Ты назвал это абсурдом? Как ты смеешь говорить мне такое?!

Нана ударила меня в грудь обеими ладонями. Это было не больно, но обидно, как и то, что в ее словах была правда.

— Извини, — сказал я. — Я просто устал.

— Найди себе экономку, няньку, кого угодно. Ты вымотался? Это я вымоталась! Это я сыта по горло и до смерти устала волноваться за тебя!

— Нана, мне очень жаль… Что еще я могу сказать?

— Ничего, Алекс. Ничего не говори. Я и слушать тебя тоже устала.

Она с шумом вылетела из кухни, больше ничего не сказав. Ну вот, подумал я, все и кончилось в итоге. Я присел к кухонному столу совершенно опустошенный.

Но это было еще не все.

Через несколько минут Нана снова появилась в кухне, таща старый кожаный чемодан и дорожную сумку на колесиках, поменьше размером. Прошла мимо меня, через столовую и вышла из дому через парадную дверь, не произнеся больше ни звука.

— Нана! — крикнул я ей вслед, с трудом оторвавшись от стула и бегом догоняя ее. — Подожди! Пожалуйста, подожди, давай поговорим!

— Мне надоело говорить!

Когда я подбежал к двери, то увидел на улице перед домом нещадно чадившее раздолбанное бледно-синее такси фирмы «Ди-Си кэбз». Один из моих многочисленных кузенов, Абрахам, работал таксистом в этой компании. Я успел разглядеть в машине его затылок.

Нана залезла в это уродство, и оно тут же рвануло прочь от дома.

И тут я услышал позади детский голосок:

— А куда Нана поехала?

Я обернулся и взял на руки Эли, который выбрался вслед за мной на крыльцо.

— Не знаю, малыш. Кажется, она нас бросила.

Он был поражен.

— Нана бросила нашу семью?

Майкл Салливан проснулся внезапно, от какого-то внутреннего толчка. Его била дрожь, и он понял, что снова ему уже не заснуть. Ему опять снился его папаша, этот поганый ублюдок, постоянно преследовавший его в ночных кошмарах.

Когда он был маленьким, папаша два-три раза в неделю брал его с собой на работу в мясную лавку. Так продолжалось с того времени, когда ему исполнилось шесть, и до одиннадцати, когда все закончилось. Лавка занимала первый этаж двухэтажного дома из красного кирпича между Квентин-роуд и Восточной Тридцать шестой улицей. «КЕВИН САЛЛИВАН, МЯСНИК» — эта лавка славилась самым лучшим мясом во всем бруклинском квартале Флэтлендс и тем, что удовлетворяла спрос и вкусы не только ирландской общины, но также итальянской и немецкой.