вышла на улицу. Была оттепель, и, сняв куртку, я долго сидела во дворе своей старой школы. Вокруг никого: только я, небо и темные силуэты деревьев. Тогда я впервые осознала: придет день, и я умру. Небо, луна и деревья останутся, а я исчезну, и на скамейке будет сидеть совсем другая девушка... Именно таков порядок вещей, но на глаза навернулись слезы, и я долго плакала. Все когда-нибудь кончается, и нужно смириться.
Неожиданно я вспомнил ее отца. Воистину все когда-нибудь кончается.
Мы долго молчали, и я попытайся сменить тему:
— Что имел в виду Кен, когда сказал, что вы были радикалкой?
Мидори осторожно глотнула «Ардберг».
— Кен — неисправимый романтик. Я была не радикалкой, а скорее мятежницей и бунтаркой.
— Против чего бунтовали?
— Боже, Джон, оглянитесь по сторонам! Что творится с Японией? ЛДП, бюрократы, куда они гонят страну?
— Да, проблемы есть, — признал я.
— Проблемы?.. Экономика катится к черту, людям нечем платить налоги, они боятся держать деньги в банках. А что делает правительство? Кое-как сокращает бюджетный дефицит и создает рабочие места на госпредприятиях. Знаете почему? Потому что все строительные объекты контролируются мафией с молчаливого согласия наших политиков. Страна залита цементом, места почти не осталось, а правительство строит и строит парковки, где никто не паркуется, мосты и дороги, по которым никто не ездит. Видели жуткие молы, что стоят вдоль побережья, якобы защищая от размывания? Исследования показывают, что эти чудища не предотвращают размывание, а наоборот, ему способствуют. Мы разрушаем экосистему, а коррумпированное министерство строительства процветает. А вы говорите «проблемы есть»!
— Думаю, Кен не так уж и не прав! — улыбнулся я. — Вы настоящая радикалка.
— Дело не в радикальных идеях, а в здравом смысле, — покачала головой Мидори. — Признайтесь, разве вас не раздражает существующее положение вещей? Вы не чувствуете себя обманутым?
— Иногда, — осторожно ответил я.
— А вот меня подобный расклад вещей страшно бесит! Именно это и имел в виду Кен.
— Простите, но разве ваш отец не был частью «подобного расклада» и «существующего положения»?
Повисла неловкая пауза.
— Ну, у нас были разногласия.
— Наверное, вы часто спорили.
— Да, долгое время мы вообще не могли найти общий язык.
— Однако помирились?
— Несколько месяцев назад у отца нашли рак легких, — грустно сказала Мидори. — После этого он пересмотрел свои приоритеты, но полностью восстановить отношения мы не успели.
Новость меня просто огорошила.
— У него был рак легких? А... хозяйка «Альфи» сказала, что инсульт.
— Несмотря на больное сердце, он много курил. В правительстве все курят, ему не хотелось быть белой вороной. Папа так сроднился с нашей чертовой системой, что отдал за нее жизнь.
— Рак легких — страшная вещь, — сказал я и пригубил виски. — Поэтому, умерев от инсульта, ваш отец не страдал.
Как же я ненавидел себя за лицемерие!
— Да, и это — единственное, что меня утешает.
— Простите за любопытство, но как именно изменились приоритеты вашего отца после того, как ему поставили страшный диагноз?
Мидори рассеянно смотрела вдаль.
— Если воспользоваться теорией Кена, то папа понял, что всю жизнь создавал проблемы и что пора их решать.
— Он успел что-нибудь сделать?
— Боюсь, нет, хотя он говорил, что перед смертью очень хочет сделать что-то хорошее. Изменилось его мировоззрение, и для меня это самое главное.
— А почему вы уверены, что он ничего не успел?
— О чем это вы? — настороженно спросила Мидори.
— Представьте, вашему отцу ставят страшный диагноз. Ему хочется сделать что-то полезное, чтобы исправить ошибки прошлого. Думаете, он что-нибудь успел?
— Я не совсем понимаю, о чем вы, — твердо сказала Мидори, и я снова натолкнулся на неприступную стену.
— Помните, о чем вы говорили в «Цуте»? Что делать, если в чем-то раскаиваешься, а исправить нет времени?
— Трудно сказать, у каждого по-разному.
Ну же, Мидори, помоги мне!
— Что же мог предпринять ваш отец? На что мог решиться, чтобы хоть как-то оправдаться в собственных глазах?
— Не знаю...
Знаешь, милая, знаешь, недаром же с тобой встречался журналист! Знаешь, но молчишь!
— Раз он хотел решать проблемы, то, может, попробовал как-то повлиять на своих коллег?
Мидори не ответила, и я решил, что попал точно в цель. Теперь нужно быть осторожнее, иначе девушка замкнется и больше ничего не расскажет.
— Вы спрашиваете, потому что сами о чем-то сожалеете? — неожиданно спросила Мидори.
Я испуганно поднял глаза. Да, в проницательности ей не откажешь! Зато появляется отличный предлог продолжить расспросы.
— Не знаю...
— Почему бы вам не рассказать все, как есть?
Ощущения примерно такие же, как после подсечки в айкидо.
— Нет, — глухо ответил я. — Не могу!
— Неужели со мной так трудно?
— Как раз наоборот, — улыбнулся я. — В этом-то вся проблема.
— Вы странный человек, Джон, — вздохнула Мидори. — Боитесь рассказывать о себе...
— Нет, просто вы мне гораздо интереснее.
— Точнее, мой отец.
— Ну, мне казалось, его опыт может быть полезным.
— Чему-то приходится учиться самостоятельно.
— Тоже верно, но я стараюсь пользоваться и чужим. Простите, если показался назойливым.
— Ничего страшного, — улыбнулась Мидори. — Только все эти события случились недавно...
— Да, конечно, — кивнул я, понимая, что разговор окончен. — Наверное, вам пора домой.
Интересная ситуация! С одной стороны, мы явно нравимся друг другу, и вполне вероятно, что Мидори пригласит меня на чашечку кофе. Если такое случится, я смогу осмотреть ее квартиру. Придется быть очень осторожным, чтобы не наделать глупостей.
Но с другой — если девушка не пригласит подняться, все попытки набиться в гости будут расцениваться как намеки на постель. Отпускать Мидори одну просто нельзя: ее адрес прекрасно известен Бенни.
Поблагодарив Сатох-сана за гостеприимство и знакомство со старым «Ардбергом», я оплатил счет, и мы окунулись в ночную прохладу Омотесандо. Улицы почти опустели.
— Вам в какую сторону? — спросила Мидори. — Отсюда я обычно хожу пешком.
— Я провожу вас, если не возражаете.
— Не стоит...
— Прошу вас, Мидори, мне бы очень хотелось! — умоляюще проговорил я, думая о сообщении
