— Моя мама — американка.

Карий взгляд тут же стал напряженным: девушка искала на моем лице европеоидные черты. В принципе они еще видны, особенно если знаешь, на что обратить внимание.

— Что-то вы не... Наверное, вы больше похожи на отца.

— Некоторым не нравится.

— Что именно?

— На вид я настоящий японец, а на самом деле это не так.

Почему-то я вспомнил, как впервые услышал слово «айноко», или полукровка. Вернувшись из школы, я спросил отца, что это значит. «Ничего особенного!» — заявил он, нахмурившись. Но довольно скоро я вновь услышал это слово от школьных хулиганов, собиравшихся вытрясти из меня мозги, и тут же обо всем догадался.

— Про других сказать не могу, — улыбнулась Мидори, — однако меня очень интересуют все точки соприкосновения культур.

— Правда?

— Да, конечно! Возьмем, к примеру, джаз: корни в Америке черных, а ветви растянулись по всему миру и даже к нам в Японию попали.

— Вы оригиналка! Большинство японцев в глубине души расисты! — Боюсь, мои слова прозвучали гораздо эмоциональнее, чем мне хотелось.

— Не уверена, что дело в расизме. Просто Япония испокон веков была островом, и люди боятся всего нового.

Обычно подобный идеализм меня раздражает, но Мидори, видимо, судит остальных по себе. Заглянув в ее честные глаза, я не смог сдержать улыбки. Полные губы раздвинулись, и девушка улыбнулась в ответ, а в ее взгляде было столько света, что пришлось отвернуться.

— Как же вы росли в двух совершенно разных странах? Наверное, было очень интересно?

— Вообще-то ничего особенного, — задумчиво проговорил я.

Мидори замерла с поднесенной ко рту чашкой.

— Ничего особенного? Честно говоря, не представляю, как так могло получиться!

Осторожнее, Джон, осторожнее! Не распускай нюни!

— Вы правы. На самом деле мне было непросто в обеих странах.

— Где вы прожили дольше? — пригубив кофе, спросила Мидори.

— Лет до десяти в Японии, затем в основном в Штатах, с начала восьмидесятых снова в Японии.

— Поближе к родителям?

Я покачал головой:

— Нет, к тому времени их обоих уже не было в живых.

Девушка сочувственно кивнула.

— Рано остались сиротой?

— В подростковом возрасте, — уклончиво ответил я.

— Ужасно! Подростком быть нелегко, а тут такая утрата! Вы были с ними близки?

Хороший вопрос. В моем представлении отец, даже женившись на американке, оставался среднестатистическим японцем. В глубине души он стыдился, что меня задирают в школе, наверное, даже стеснялся такого сына, как я.

— Думаю, да. Хотя не очень хорошо их помню.

— Собираетесь возвращаться в Штаты?

— Одно время хотел, — произнес я, вспоминая, при каких обстоятельствах стал заниматься своим нынешним делом. — Приехав в Японию, поначалу обещал себе потерпеть еще годик, а потом обратно в Штаты. Сейчас об этом уже не думаю...

— Значит, домом стала Япония?

«У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали», — сказал Клёвый Чокнутый, перед тем как я выполнил его последнюю просьбу.

— Да, наверное, — выдержав долгую паузу, проговорил я. — А про себя что скажете? Вам бы хотелось снова оказаться в Америке?

Тонкие пальцы застучали по кофейной чашке, выбивая какой-то ритм.

«Это ее настроение, — догадался я. — Она играет его, словно этюд на фортепиано». Интересно, что бы вышло, задумай я излить душу черно-белым клавишам?

— В Нью-Йорке мне очень нравилось. — Мидори улыбнулась своим воспоминаниям. — Мечтаю снова там оказаться и даже некоторое время пожить. А вот менеджер считает, что нашей группе в Штаты пока рано, хотя в ноябре нас пригласили в «Авангард». Возможно, удастся о себе заявить...

Манхэттенский клуб «Авангард» — настоящая Мекка для профессиональных джазистов.

— 'Авангард'? — восхищенно переспросил я. — Здорово! В свое время там начинали Колтрейн, Майлс Дейвис, Билл Эванс и Телониус Монк — весь джазовый пантеон.

— Да, упускать такой шанс нельзя!

— С Нью-Йорка может начаться ваше восхождение! Появятся возможности, какие в Токио даже не снились!

— Посмотрим. Не забывайте: я уже знаю, что такое жить в Нью-Йорке. Похоже на подводное плавание. Сколько всего яркого, красивого и доступного — только руку протяни. А чувствуешь, что тебе не хватает воздуха.

Я провела там четыре года и, чуть не задохнувшись, вернулась домой.

Вот он, мой шанс!

— У вас очень смелые родители, раз отпустили одну в Штаты на целых четыре года!

Мидори слабо улыбнулась.

— Мама умерла, когда я была маленькой, так что учиться в Джуллиард меня послал отец. Он очень любил джаз и радовался, что я решила стать джазовой пианисткой.

— Хозяйка клуба «Альфи» рассказывала, что недавно у вас случилось горе, — проговорил я, чувствуя, как в ушах стучит кровь. — Искренне соболезную. — К моему ужасу, девушка благодарно кивнула. — Чем он занимался?

— В министерстве служил чиновником.

В Японии это уважаемая профессия. Само слово «канрио» начисто лишено негативного значения, присутствующего во многих языках.

— В каком министерстве работал?

— В основном в Кенсетсусо — министерстве строительства.

Почему же я так себе противен?

Все, пора заканчивать! Еще немного, и беседа пойдет не по плану. Сам себя не узнаю, давненько со мной такого не было!

— Министерство строительства — странное место для любителя джаза. Вашему отцу не было скучно?

— Всякое бывало, — призналась Мидори. По-моему, она насторожилась: будто сначала собиралась сказать больше, а в последний момент передумала. Однако ни поза, ни выражение лица не изменились, и я сделал вид, что ничего не заметил.

— Да, нелегко сохранить уникальность, когда окружающие совсем на тебя не похожи. Представляю, что чувствовал ваш отец. Зато у его дочери подобных проблем нет. — Я постарался вложить в улыбку побольше обаяния. — У нее есть своя группа, и она выступает в «Альфи».

Долю секунды девушка сидела напряженная, а потом, словно опомнившись, засмеялась.

Что же я нащупал? Нужно будет обязательно над этим поразмыслить.

— Итак, вы провели в Нью-Йорке целых четыре года. Наверняка за это время появились новые планы...

— Конечно. Прожив некоторое время за границей, человек возвращается совсем другим.

— Что вы имеете в виду?

— Мировоззрение меняется. Обычные вещи уже не воспринимаются как должное. Например, я заметила, что в Нью-Йорке, когда один таксист перебивает клиента у другого, обиженный делает вот так, —