И Людмила, и Лариса увидели, как изменилось выражение моего лица.

– Что, мама?! – воскликнула Лариса.

– Ты что-то поняла, Варвара? – спросила Людмила.

Я сказала про Андрюшу и про то, что, кроме его настоящей матери, выкрасть его никто не мог. Ведь Игорю не поступало никаких требований. Значит, бизнес отпадает. На него не хотят давить, заставлять продавать магазины, с ним не связываются не просто так. С ним вообще никто не собирается связываться. Похитительнице требовались не деньги и не бизнес. Ей был нужен ребенок.

Людмила слышала про исчезновение мальчика на вокзале – об этом каждый день передавали по телевизору. Игорь заплатил, кому надо, и фотография Андрюши регулярно появлялась на телеэкране и была опубликована во всех городских газетах, как и фоторобот забравшей его женщины.

– Вы бы пошли на подобное? – прямо в лоб спросила Людмилу моя старшая дочь.

Женщина покачала головой.

– Нет?!

– Нет, – твердо заявила Людмила. – Я много думала об этом. Ведь я продала троих детей…

Мы с Ларисой открыли рты.

– Да, я это сделала, – жестко сказала Людмила и плотно сжала губы, потом заговорила вновь. – Вам этого не понять… Я приехала из маленького городка, то есть даже поселка городского типа. Я очень хотела закрепиться в Ленинграде. Я не могла отсюда уехать, даже немного пожив здесь. У нас же в поселке все кормились только со своих огородов! Зимой, в морозы, корова и свинья жили у нас на кухне! Кухня, конечно, была больше, чем в ваших городских квартирах, – Людмила печально усмехнулась. – Но я не хотела туда возвращаться. Ни за что. А потом еще влюбилась в Родионова… дура. Молодая дура. Я собиралась делать аборт.

Людмила закрыла глаза, вспоминая. В женской консультации, которая обслуживала прописанных в общежитии нашего института девушек, с ней долго беседовал врач, мужчина средних лет. Он показался Людмиле очень внимательным, очень понимающим. Он дал ей адрес другого врача, в каком-то центре, куда посоветовал обратиться.

– Сходите туда, – сказал он. – Вам там сделают интересное предложение. На аборт вы всегда успеете.

– Но срок… – промямлила молодая Людмила.

– Я обещаю вам, что все устрою, если вы все-таки решите делать аборт. И срок еще терпит. Поезжайте прямо сегодня. Я позвоню при вас, и вас там будут ждать.

Людмила не знала, что ей предложат, но поехала. Как под гипнозом. Возможно, дядечка на самом деле обладал гипнотическими способностями.

В центре с ней разговаривал еще один дядечка – и прямо предложил продать ребенка. Ей обещали отдельную квартиру для проживания на период беременности, хорошее питание, хороших врача и акушерку, естественно, наблюдение на протяжении всей беременности. И деньги. Деньги, которых всегда так не хватало и которые решали массу проблем.

Ребенок Людмиле был не нужен – он мешал бы учебе, мешал бы закрепляться в Ленинграде, чего ей так хотелось. Она спросила, могут ли ей помочь остаться в этом городе навсегда. Ей ответили, что рождения одного ребенка для этого недостаточно, и предложили вернуться к разговору после родов. У нее поинтересовались, кто отец, здоров ли он, не было ли в ее или его семье каких-то патологий и наследственных заболеваний.

В результате Людмила взяла в институте академический отпуск, переехала в специально подготовленную для нее однокомнатную квартиру на другом конце города и зажила там. Она не просто готовилась стать матерью, она усиленно занималась самообразованием. Уже тогда она решила, что будет строить загородную недвижимость, видя перспективность этого направления. В те годы Ленинградская область еще не была так освоена, как сейчас, и замков в ней не стояло. Правда, в конце концов замки Людмила строить не стала, остановившись на коттеджах.

Она родила ребенка и уточнила только, в хорошую ли семью он попадает. Ей сказали, что он отправится в США. Людмила вернулась в институт и сказала знакомым врачам, что это, вероятно, не последняя их встреча. Глава центра позвонил ей примерно через полгода и объявил, что для нее есть заказ. Это была бездетная богатая русская пара, где бесплодием страдала женщина. Людмиле предложили зачать ребенка от мужа, выносить – и отдать этой паре. Людмила потребовала квартиру и распределение в Ленинграде.

Все остались довольны сделкой.

Третий ребенок тоже был рожден на заказ – для того, чтобы появились деньги для открытия собственной фирмы.

Личная жизнь не сложилась. Людмила была слишком занята работой, да и характер у нее жесткий, мужской, неуступчивый. Баба в строительстве – одно это говорит само за себя. Мужчины не любят таких женщин. А когда Людмила наконец захотела родить ребенка для себя, то узнала, что больше детей у нее быть не может. Где она только не обследовалась, где только не лечилась…

– Наверное, это божья кара, – сказала она нам. У меня в глазах стояли слезы. Лариса слушала с непонятным мне выражением лица.

– Эти дети – усыновленные? – я кивнула в сторону, откуда доносился смех троих Людмилиных и моей Ольги.

– Да, я решила взять детей из детдома. Обеспечить им семью, нормальный быт, родительскую любовь… Я могу их прокормить, могу дать хорошее образование. Я их вылечила! Я специально брала не совсем здоровых. Может, возьму еще одного. Мои трое не против. – Она искренне улыбнулась.

Лариса спросила, не пыталась ли хозяйка дома разыскивать рожденных ею детей. Людмила ответила, что в первом случае это нереально, а в двух других она знает, что там все сложилось хорошо. Одной семье она даже коттедж строила. Про другую регулярно доходят сведения – деловой мир Петербурга не так уж велик.

– Но я никогда не стала бы их выкрадывать. Это была бы колоссальная травма для ребенка. Узнать, что тебя продали и купили! Узнать, что твои родители – это не родители, а какая-то тетка, свалившаяся на голову, – родная мать. Нет, я точно не хочу ломать им жизнь. Я не хочу, чтобы они когда-либо узнали, как появились на свет. Те двое, про которых я знаю, живут в любящих семьях. Они очень желанные дети. Родители счастливы, что они у них есть.

– Ты сделала счастливыми нескольких человек, – мягко сказала я. – Не кори себя. И у тебя есть оправдание. Ты была бедна, хотела нормальной жизни, причем и для себя, и для своих детей. Это понятно. И ты не занялась проституцией! Не продавала детей за рубеж на органы. И усыновила троих. По-моему, это подвиг.

Я заревела. Людмила тоже заревела. Лариса странно смотрела на нас. Мы же с Людмилой, с которой в свое время были влюблены в одного мужчину, обнимались и долго орошали друг друга слезами.

– Варвара, ты считаешь, что мне будет прощение? – спросила Людмила.

– Ну конечно! – сказала я. – Знаешь, я бы, наверное, тоже убедила Родионова купить ребенка, если бы не могла родить. Мне понятны мотивы этих людей. И твои мне тоже понятны.

– Людмила, скажите, а сейчас вы сможете выйти на тех врачей, через которых… с которыми имели дело? – спросила Лариса, возвращая нас к действительности.

– Ты хочешь таким образом найти настоящую мать Андрюши? – посмотрела я на дочь.

– Другого способа нет. А они должны были вести какой-то учет.

– Центра давно не существует, – сказала Людмила. – Вероятно, как-то преобразился. Перебазировался в другое здание. Наверное, теперь законным образом предоставляют всевозможные медицинские услуги. Там на самом деле были хорошие врачи. Я как-то упустила их из виду, мне было неприятно вспоминать те времена. Но в том здании их точно нет.

Людмила предложила заглянуть в две квартиры, в которых она жила в период беременности. То есть весь период первой беременности она жила на одной съемной квартире, а во время второй, на заказ, вначале жила на съемной, а потом переехала в собственную квартиру, которую ей купили «родители» в виде выполнения своих условий контракта. Но адреса квартир она помнила. Не исключено, что там до сих пор проживают девчонки.