смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев — как на исторических врагов России»[479].

Хотя тогда, весной 1943 г., делать какие-либо окончательные выводы было еще рано, Борис Алексеевич сделал для себя вывод: «Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек»[480].

Третья встреча с Власовым, по словам Смысловского, состоялась в конце 1944 г. в одной из «пригородных вилл Берлина» (в Далеме). На наш взгляд, встреча происходила в конце января — феврале 1945 г., поскольку проблемы, затронутые в ее ходе, напрямую касались формирования РОА и 1-й РНА. Подготовкой встречи занимались генерал-майор Ф. И. Трухин и генерал-майор М. М. Шаповалов[481].

С генералом Ф. И. Трухиным Смысловский познакомился еще летом 1941 г. В начале войны Федор Иванович попал в плен, и первый, кто его допрашивал, был капитан вермахта фон Регенау. В последующем Смысловский, видимо, еще не раз встречался с Трухиным. По крайней мере, известно, что в июле 1942 г. Федор Иванович две недели находился в Варшавской разведывательной школе, где занимался подготовкой конспекта лекций по ведению войсковой разведки, причем выполнить эту работу его попросил бывший генерал-майор РККА Б. С. Рихтер, один из преподавателей разведшколы[482] .

С генералом М. М. Шаповаловым Борис Алексеевич был знаком еще по совместной деятельности в Зондерштабе «Р». После долгих переговоров, в декабре 1944 г. Михаил Михайлович перешел на службу в ВС КОНР. Шаповалов на некоторое время сделался противником Бориса Алексеевича — из-за его отказа примкнуть к РОА. Но затем, как пишет Смысловский, Шаповалов «переложил гнев на милость и стал упорно проситься ко мне обратно, засыпая меня 'политически-любовными' письмами»[483].

М. М. Шаповалов

Власов, по словам Смысловского, находился «в зените своей славы», являлся Главнокомандующим русскими вооруженными силами и всеми русскими вооруженными формированиями. Андрей Андреевич уже встречался с генералом от кавалерии П. Н. Красновым и начальником штаба Главного управления казачьих войск, генерал-майором С. Н. Красновым, чтобы найти общие точки для сотрудничества, а также с командиром Русского охранного корпуса (Russisches Schutzkorps) генерал- лейтенантом Б. А. Штейфоном, согласившимся перейти в подчинение командованию войск КОНР только по одной причине, — кадры РОКа несли очень большие потери, ведя боевые действия в горах Югославии. Чтобы совсем не потерять людей, Штейфон пошел на сближение с Власовым, надеясь тем самым вывести соединение из боев и предоставить личному составу необходимую передышку.

Беседа Бориса Алексеевича с Власовым длилась около четырех часов. Разговор шел о слиянии его формирований с РОА. Смысловскому предложили должность начальника штаба ВС КОНР (по версии С. И. Дробязко — должность начальника военной разведки РОА). Планировалось, писал Борис Алексеевич, что на базе его частей будет развернут 1-й корпус РОА под командованием генерала Трухина. В состав 2-го корпуса войдет личный состав 1-й и 2-й дивизий РОА (по немецкой номенклатуре — 600-я и 650-я), в состав 3-го корпуса — солдаты и офицеры Русского охранного корпуса и 3-й дивизии РОА (700-я)[484].

Однако конструктивного диалога не получилось. Борис Алексеевич вспоминал:

«Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трем следующим вопросам.

По вопросу политическому — я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в так называемом Пражском манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего вести исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм.

Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Беречь русскую кровь. Поэтому я был против того, чтобы генерал Власов написал воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англо-саксонцами.

Третий вопрос, на котором мы кардинально расходились, — это было отношение РОА к Германии. Конечно, германская восточная политика была самоубийством. Это историческая правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением. Мне казалось, и я твердо стоял на той точке зрения, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца. И вот тут наш разговор перешел в ту драматическую стадию, которая, как оказалось потом, сделалась 'началом всех начал', то есть привела генерала к тем оперативным решениям, эпилогом коих был удар — совместно с чешскими партизанами — по отступающим немецким дивизиям и результат — освобождение Праги»[485].

Итак, ни о какой командной должности в составе РОА Борис Алексеевич не помышлял. Война была проиграна. Присоединение к Власову ничего бы ему не дало, кроме разрыва отношений с немцами, его личной гибели и гибели его подчиненных.

Во-вторых, Борис Алексеевич знал, благодаря кому Власов и его окружение сумели создать ВС КОНР (как он отмечал, «…я знаю закулисную сторону политического рождения генерала Власова»). За этими мероприятиями, позволившими бывшему советскому генералу обрести реальную власть и войсковые соединения, стояла тень рейхсфюрера СС. Смысловский не желал связывать себя какими-либо узами с ведомством Гиммлера. Он понимал, почему Власов пошел на контакт с «Черным орденом», но выбора его не одобрял.

В-третьих, Бориса Алексеевича раздражало окружение генерала, куда входили члены НТС (например, генерал-майор Ф. И. Трухин). В очередной раз бороться с «новопоколенцами», терять на это время ему не хотелось.

Наконец, Смысловскому не удалось преодолеть в отношениях с Власовым ряд «стереотипов», хотя, возможно, Борис Алексеевич и пытался от них освободиться. На страницах «Суворовца» он отчасти постарался рассказать о той непроходимой пропасти, отделявшей его от Власова: «Мы были разные люди и по характеру, и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально противоположных школах». Но разумеется, этим проблема не исчерпывается, и ее корни следует искать еще глубже. На этот аспект, в частности, указал лихтенштейнский публицист Хеннинг фон Фогельзанг, отметивший, что Смысловский и Власов представляли собой «два мира, которые тогда не могли найти друг друга»[486].

Следует добавить, что хотя количество российских эмигрантов, желающих вступить в ВС КОНР, было велико, они очень часто подвергались во власовской армии фактическому третированию со стороны бывших советских военнослужащих. «В политических и бытовых вопросах, — считает историк Е. Г. Кривошеева, — было слишком много разногласий, тем более что возрастные критерии в РОА были сильно размыты»[487].

Эмигранты обвиняли Власова в «советскости», считая генерала типичным представителем большевистской военно-государственной номенклатуры, который оказался на стороне Рейха лишь в силу сложившихся обстоятельств. Они не принимали политических установок власовского движения, отрицающих возможность восстановления дореволюционных порядков в России.

Сам Смысловский лишь много позже, в Аргентине, формально признал значение личности генерала Власова для русских борцов с большевизмом в годы Второй мировой войны. Он указал, что Андрей Андреевич, бывший для советский власти «свой, по плоти и крови», «явился продолжателем Белой Идеи в борьбе за национальную Россию!.. Сложись политическая обстановка иначе и пойми немцы Власова, РОА одним только своим появлением, одной пропагандой, без боя могла потрясти до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата» [488].

Трагедия Власова, полагал Смысловский, заключалась в том, что его личность возникла на