генерал-майор, теперь, правда, майор, Богданов. Надо немедленно восстановить его в звании!.. Блажевич привез из Люблина бригаду портных, сапожников и других мастеровых людей, из евреев, конечно, которым была сохранена жизнь до поры до времени по причине их профессиональной нужности. Теперь этим евреям под страхом немедленного расстрела было дано задание — за несколько часов, оставшихся до приезда власовских генералов, сшить генерал-майорскую форму майору Богданову. Работа закипела. Последние стежки дометывались, когда машины с посланцами Власова, в сопровождении сильного немецкого конвоя для охраны в пути, уже въезжали в Лужки… Богданова обрядили в новенькую генеральскую форму и уже готовы были выпустить навстречу приезжим, как обнаружилось, что на брюках господина генерала нет лампасов, этих широких полос красного сукна, по которым за полверсты можно отличить генерала от простого смертного! Откуда было знать этим несчастным евреям про генеральские лампасы, когда они никогда живого генерала и в глаза не видели, а заправлявший всем этим делом Блажевич забыл проследить, запарившись. Вот-то началась беготня, чертыхания и обещания сейчас же, как только уедут эти проклятые генералы, перестрелять всех евреев, и не только портных. Откуда- то вытащили кусок красной материи, отхватили от куска длинные полосы, которые пришивать уже не было никакого времени. Пришпилили их булавками к генеральским штанам, и чуть не тычком в спину вытолкнули свеженького генерал-майора навстречу вышедшим из своих машин приезжим генералам… Когда Богданов, взяв под козырек, подтянувшись и изобразив некоторый переход даже и к строевому шагу, направился к приехавшим генералам, правая лампасина, наспех пришпиленная булавкой, отцепилась и повисла на правой штанине… Гиль сделал было движение подскочить к Богданову и подцепить лампасину, но было уже поздно, генералы сблизились, ничего сделать уже было нельзя… Богданов представился. Он начал было представлять Гиля… но один из двух приехавших генералов… нарочито громко и четко сказал, чтобы всем было слышно:
— У вас непорядок в туалете, господин генерал, прикажите исправить…»[404]
Начались продолжительные переговоры. Кромиади вспоминает: «Мои личные встречи с Гилем в Лужках участились… Гиль приставал ко мне, предлагая поступить к нему в Бригаду на должность начальника его штаба, а я с благодарностью отклонял это предложение, объясняя свой отказ договоренностью, связывающей меня с нашей группой». Сам Кромиади высоко оценил строевую выучку подчиненных Гиля, хотя и «выразил свое недоумение по поводу характера и размаха его хозяйственной части. Гиль на это… заявил, что он, мол, позволил своим офицерам и унтер-офицерам обзавестись походными женами, чтобы этим путем удержать их от побега… Не может быть, чтобы такой прекрасный организатор и строевик не знал, что наличие баб в войсковой части неминуемо приведет к падению дисциплины, деморализации солдат и офицеров, а также и к мародерству» [405].
Благодаря поддержке и ходатайству местных органов СД перед вышестоящим командованием в Берлине Гилю удалось (хотя, очевидно, не без труда) остаться на прежней должности. При этом эсэсовцы обязали его выделить из состава вверенного ему полка несколько подразделений для передачи под командование прибывшим из Берлина коллаборационистам (Особого русского отряда СС из Бреслау, учебного батальона и пропагандистского отдела; около 300 человек, по другим данным — 500)[406].
В середине мая сформированный на основе этих подразделений батальон перебросили в деревню Крыжево, а затем — в поселок Стремутка (15 км от Пскова), где с 1942 года располагался разведывательно-диверсионный пункт «Цеппелина». Часть, куда влилось еще несколько пополнений добровольцев, подчинили местным органам СД. Сводная рота батальона участвовала в параде псковского гарнизона вермахта 22 июня 1943 года. Подразделение маршировало со знаками и эмблемами РОА. Из-за этого бывших бойцов «Дружины» почему-то часто относят к формированиям генерала Власова, хотя шевроны, кокарды, петлицы и погоны РОА к тому моменту носили многие восточные части, не имеющие никакого отношения к несуществующей на тот момент власовской армии [407].
Тогда же по псковскому радио прозвучала известная песня русских добровольцев «Мы идем широкими полями»[408], сочиненная бывшими пропагандистами «Дружины». Характерно, что в ее тексте «РОА» не упоминается.
Член НТС Р.В. Полчанинов, который в тот момент находился в Пскове, в своих мемуарах пишет, что после парада 22 июня «советские агенты во главе с одним из автоматчиков, который на параде был ассистентом у знаменосца, устроили бунт… Были убитые с обеих сторон, но восстание не удалось, так как большинство власовцев оказалось идейными врагами большевизма»[409] .
Следует добавить, что в мае 1943 года главная команда «Цеппелина» «Россия-Центр» переехала из Глубокого под Псков — в уже упомянутые поселок Стремутка и в деревню Крыжево. В августе 1943 года команду переименовали в главную команду СС «Россия- Север» (SS-Hauptkommando Russland — Nord Unternehmen Zeppelin), во главе ее был поставлен новый начальник — штурмбаннфюрер СС Отто Краус[410].
Самутин пишет: «Я стал замечать, что все большую и большую роль в делах бригады начинают играть немцы, говорящие по-русски, из немецкой шпионской школы, размещавшейся в барачном городке на южной окраине Пскова на берегу р. Великой. Вскоре… один из этих немцев утонул в Великой, катаясь пьяным на лодке. Оставшиеся двое, майор Краус и капитан Хорват, с удвоенной энергией начали вмешиваться во внутреннюю жизнь бригады, чуть ли не ежедневно приезжая в часть. Они в придирчивом тоне вели разговоры с Ламсдорфом, презрительно третировали нас, бывших советских офицеров…»[411]
Дальнейшая судьба так называемого 1-го Гвардейского батальона (бригады) РОА (по немецким документам, 1-я ударная бригада — 1. Sturmbrigade) показательна. Его личный состав использовался в составе особых команд СД по борьбе с партизанами (например, в 113-й охотничьей команде — Jagdkommando 113), забрасывались в тыл Красной армии. Когда «Дружина» перешла к белорусскими партизанам, СД сочло нецелесообразным создание диверсионной бригады. В ноябре 1943 года 150 человек перебежали на сторону ленинградских партизан. В итоге батальон (в тот момент им командовал еще один бывший «осинторфовец» — майор Рудольф Риль, псевдоним — Владимир Кабанов) разоружили и расформировали. Остатки части передали в состав русской авиационной группы в Восточной Пруссии, потом они влились в ряды Военно-воздушных сил КОНР[412].
Дальнейшие события в самой «Дружине» развивались стремительно. Бригада начала стремительно разлагаться. Г.В. Клименко свидетельствует: «Моральное состояние бригады ухудшилось. Началось с того, что Родионов и его ближайшее окружение, в частности, майор Блажевич, набросились на обильно поставляемую немцами водку. Началось пьянство, кутежи, в которых принимали участие женщины, выписываемые даже из Польши. Руководили этим „делом“ тот же Родионов и Блажевич. Конечно, это заставило кое-кого задуматься над этим, тем более что в последние месяцы, еще во время пребывания в Лужках, Родионов стал вести себя в полном несоответствии с должностью руководителя национальной боевой группы. Такое положение не нравилось и немцам, которые вначале просили прекратить безобразие, а потом, когда уже начались случаи грабежа и насилия, исходящие из ближайшего окружения Родионова и Блажевича, приказали прекратить и пригрозили, что они сами займутся наведением порядка и что виновные, несмотря на их положение, будут посажены в лагерь военнопленных»[413].
Л.А. Самутин вспоминает: «Гилю было наплевать на все. Он завел себе молодую „бабу“ и все больше и больше пил. Вокруг него создавался все более и теснее узкий круг прихлебателей и собутыльников. Я не был вхож в этот круг, но Точилов какое-то время принадлежал к нему и приносил мне все более и более пугавшие меня рассказы о полной безыдейности, царящей в этом кругу, о бесперспективности всего дела, о воцарившемся настроении, которое точнее всего описывается, как „пир во время чумы“»[414].
Итак, летом 1943 года в СД вновь засомневались в способности Гиля эффективно командовать соединением. В Берлин пошли сообщения о политической неблагонадежности солдат и офицеров, а в одном из рапортов прямо констатировалось: «Родионов не внушает доверия своим поведением» и предрекалось, что «в ближайшее время „Дружину“ постигнет катастрофа»[415].