На военной базе охранять можно много чего, но только не крематорий. Тед, Эйвери и Иисус-19 беспрепятственно вышли из полутемной, устланной пеплом камеры в яркий солнечный свет Нью-Мексико. Иисус-19 к свету не привык – он пытался заслониться сумками и, съежившись, раскачивался вперед-назад. Не привык он также и к открытым пространствам: бедняга пошатывался и спотыкался на каждом шагу. Тед отобрал у него одну из сумок. Все трое, тяжело дыша и покрываясь потом, кое-как преодолели пятьдесят ярдов по гравию и забились в дверную нишу одного из куонсетских бараков. Тед глядел из своего укрытия на проезжающие мимо «хаммеры» и на поджарых молодых солдат, что расхаживали туда-сюда, переговаривались, стреляли друг у друга сигаретки и косячки – и понимал со всей очевидностью, что выбраться из подземного комплекса – это, как говорится, игрушки в сравнении с тем, что делать дальше. За рядами построек, одной из которых был гараж-мастерская, высился забор, сверху затянутый блестящей колючей проволокой, а десятью ярдами дальше – еще один, точная копия первого.

Иисус-19 обильно потел, особенно в области отсутствующего рта. Теперь он сидел на сумке, опустив глаза, чтобы не смотреть на солнце.

– Что делать будем? – осведомился Тед.

– Не знаю, – сознался Эйвери. – С тех пор как я последний раз выходил на поверхность, все изменилось. Так много строений, так много людей.

Тед глянул сквозь проволочную сетку на море трейлеров, автофургонов и палаток. Эх, если бы им только удалось слинять за пределы огороженной территории, они бы с легкостью затерялись в толпе, сбросили бы с себя комбинезоны и со временем вовсе улизнули бы куда подальше.

– А разрослась база, – рассуждал между тем Эйвери. – Когда-то здесь было всего-то четыре барака. А теперь вон с виду настоящий военный объект, все как полагается.

– С настоящими солдатами и настоящими ружьями, – встрял было Тед и тут же осознал, что в этом отношении ему бояться нечего. Но, разумеется, он тревожился за безопасность Эйвери. И дело не только в том, что Эйвери вытащил его из этой дыры; Тед внезапно преисполнился решимости защищать жизнь в целом. Не то чтобы он чувствовал себя настолько в долгу перед Эйвери, чтобы радеть о его благополучии; просто Эйвери воплощал в себе жизнь, утраченную им семью – пусть и поломанную, – он нуждался в перемещении и, так сказать, в сопричастности, даже если, как подозревал про себя Тед, оно было не к добру.

– У меня планов больше нет, – объявил Эйвери. – Каждый день я думал о том, как воспользуюсь трупосборником. Многие годы я представлял себе, как забираюсь внутрь и выныриваю здесь, наверху – но это, в сущности, все. Стратег из меня никакой.

– Подергай-ка дверцу у тебя за спиной, – предложил Тед.

Эйвери послушался; дверь оказалась незапертой.

– Быстро внутрь. – Тед затолкал спутников в проем и закрыл дверь.

Барак оказался глухой, глубокий, сродни пещере, свет просачивался внутрь лишь сквозь пропыленные полупрозрачные панели, равномерно распределенные вдоль хребта строения. Это было хранилище – складское помещение, заполненное рядами составленных друг на друга ящиков, разделенных проходами. Воздух был спертым, затхлым, плесневелым.

– Подождем здесь, – объявил Тед. – Подождем здесь до темноты.

– А потом что?

– Пока не знаю.

Тед и в самом деле не знал. Зато знал со всей доступной ему определенностью, что чего-нибудь да придумает. Теперь у него было то, о чем он мечтал всегда – не уверенность, не компетенция, но решимость, – и сидя там, прислонившись спиной к ящику с консервированными грушами, он постепенно свыкался с этой мыслью.