За два года до того, как мать Теда покончила с собой, у его отца диагностировали болезнь Альцгеймера. В первый раз мистер Стрит потерялся в торговом пассаже. Мать Теда, Айрин, замешкалась перед витриной наручных часов в «Мэйси»,[xii] а когда вновь обернулась, Гарви уже не было. Она и местная полиция – два толстяка с карманными фонариками – дважды прочесали весь пассаж, пока один из охранников наконец-то не отыскал Гарви в отделе кухонной утвари в «Джи. Си. Пенни»[xiii] – где тот сосредоточенно сравнивал на вес разделочные доски.

– Как думаете, что лучше – купить доску поувесистее, всю из себя массивную, или же, напротив, полегче, которую проще пристроить? – спрашивал Гарви у охранника.

Сперва он не узнал Айрин, потом подмигнул ей и полюбопытствовал, а замужем ли она. Впоследствии, пересказывая этот эпизод, Айрин улыбалась: в глубине души, даже в бессознательном состоянии, Гарви все равно находил ее привлекательной. Тем печальнее было осознавать его неосмысленность.

После происшествия в торговом пассаже Тед вылетел в Балтимор – и теперь сидел в кабинете врача вместе с матерью и сестрой Этель. Врач-терапевт, дюжий здоровяк, вошел в комнату и навис над ними.

– Ну, как он? – спросил Тед.

– Не важно, – отвечал доктор Камберсем. – Боюсь, у него ранняя стадия болезни Альцгеймера.

– Можно что-нибудь сделать? – спросила Этель.

– Нет, – отвечал доктор.

– Нет? Совсем ничего? – переспросила Этель.

– Нет, – повторил доктор.

– Тогда что же делать? – Тед потянулся к матери и завладел ее рукой.

– Ну, проблема в том, что «затмения» вроде того, что имело место на прошлой неделе, поначалу будут случаться нечасто, поэтому поместить его в лечебницу будет непросто. – Доктор присел на край стола. – Короче говоря, в лечебницу он не захочет. С другой стороны, поскольку следующего происшествия мы предсказать не в силах, он, чего доброго, потеряется, поранится или… ну, картина ясна.

– Он всегда был таким сильным… – пробормотала Айрин.

Доктор Камберсем кивнул.

– Что вы посоветуете? – спросил Тед.

– Вам придется несладко, – сказал доктор. – За ним надо постоянно присматривать. Сами знаете, как оно бывает – отвернешься буквально на секунду, тут-то все и случится.

– Чистая правда, – кивнула Айрин.

– А он ведь еще будет обижаться: дескать, с какой стати за ним все следят, – добавил Камберсем.

– Чистая правда, – повторила Айрин.

– Его просто необходимо поместить в лечебницу, – сказала Этель.

– Нет, – отрезала Айрин.

– Я согласен с мамой, – поддержал ее Тед.

– Не торопитесь с решением, – посоветовал Камберсем. – Подождите пару дней, обдумайте все хорошенько.

– И чего здесь обдумывать? – встряла Этель. – На него в любой момент может «накатить», он уйдет невесть куда – и с концами.

– Мы за ним присмотрим, – сказал Тед.

– Черта лысого ты присмотришь, – огрызнулась Этель. – Ты-то улетишь в солнечную Калифорнию, а присматривать придется нам с мамой.

Тед промолчал, потому что, если уж начистоту, то сестра была права. Он поглядел на мать, на доктора; они поглядели на него.

– У меня семья, работа, – промямлил он.

Они промолчали: просто сидели и смотрели на него, словно давая понять: «Да-да, говорить-то все мастера, а вот чем ты собираешься помочь?».

– Все в порядке, Тедди, – заверила мать, сжимая его руку. – Тебе нужно думать о. детях.

– Иисусе, – пробормотала Этель. – Добрый старый козырь: дети. Господи, как я это ненавижу. И тебе даже не надо ходить с этой карты. Мать сама ее выложит.

– Ну, довольно, Этель, – вмешалась Айрин. – Пойдем заберем папу домой и будем заботиться о нем и любить его.

Как мудро и благородно – сказать так, причем всерьез! Тед поразился про себя, сколько же в матери силы. Он знал, что Айрин ни за что не сплавит отца в лечебницу и уж тем более – если кто-то из детей дал понять, что не одобряет этого. Она станет внимательно за ним приглядывать – и на каждом шагу разубеждать отца в том, что якобы глаз с него не спускает.

Айрин делала все, что могла. На ее глазах отцовские «затмения», как выразился врач, все учащались, хотя регулярнее не стали. Гарви дважды запирался в доме, оставив жену на улице, и пялился на нее сквозь щелку в жалюзи, недоумевая, кто она такая – уходи, мол, подобру-поздорову. Семь раз он пропадал, и его приходилось разыскивать с полицией; как-то раз он забрел в один из неблагополучных районов города, а в другой раз обнаружился под причалом на пристани, с разбитым в кровь носом и ободранными ладонями.

В ту пору Тед вновь прилетел в Балтимор и на пару с сестрой попытался убедить Айрин, что Гарви пора в лечебницу. Мать по-прежнему не соглашалась, – но как же она не походила на себя прежнюю! Взгляд не сделался жестким, нет, вот только мягкости в нем не осталось. И хотя она-то не представляла собою слюнявую развалину, как отец, в выражении ее лица ощущалось что-то общее с ним – возможно, покорность судьбе или, как выяснилось впоследствии, предназначение. Вскоре после того, как Тед вернулся в Калифорнию, ему позвонила Этель и сообщила, что Айрин застрелилась – выстрелила себе в голову из старого отцовского пистолета.

– Это все ты виноват, – сказала Этель.

Тед спорить не стал.