— Не туда. Дай, дурак, я сейчас.

— О, уже собрались, — сказал Филипп. — Прямо, все прямо, — он обогнал Наденьку и открыл дверь к себе.

В комнате было накурено дешевым табаком. Двое парнишек на кровати у Васильева вырывали друг у друга мандолину и хохотали. За столом сидел пожилой рабочий и внимательно рассматривал старый номер «Нивы». Двое других курили, клетчатая бумажка с шашками лежала перед ними на столе. Все оглянулись на двери, на Наденьку.

— Вот, знакомьтесь, — сказал весело Филипп. — А что, Кузьма не будет? — И он наклонился к пожилому рабочему, зашептал. Парнишки бережно положили мандолину на комод, притихли. И через минуту оба фыркнули. Глянули на Филиппа и отвернулись друг от друга — их распирал смех.

Игроки сгребли шашки и уставились на Наденьку. Один из них, веснушчатый и рыжий, стал корявыми пальцами наспех застегивать ворот рубахи, мигая на Наденьку, как спросонья.

Пожилой слабо и ласково улыбался, все кланяясь, сидя на стуле.

Наденька скинула свой маскарадный полу салоп, сбросила с головы черную мещанскую косынку. И по привычке поискала глазами зеркало. И вот в коричневом шерстяном платье, с этими белыми манжетами, она вдруг предстала барышней. Филипп искоса ударил глазом. Примерился, но стряхнулся и сказал:

— Стало быть, Кузьмы ждать не будем. А это, товарищи, будет товарищ Валя, заместо Петра. А просто сказать, у нас поминки моего деда — мертвого, а барышня у нас — дрова он у них колол, — и вот уважить покойника.

Филипп прищурил глаза и улыбался во все стороны.

— Присаживайтесь! — сказал Филипп. Все как-то враз грохнули стульями, хотя места было много.

Наденька села, Филипп выскочил в двери, и слышно было, как он кричал во дворе:

— Ковыряйся ты скорей, христа-ради. Тя-мно! Дуре и днем потемки.

— О чем же мы сегодня будем беседовать? — сказала Наденька и перевела дух.

Все наклонились ближе. Скрипнули кроватью и парнишки.

— Я думаю рассказать вам о том, как правительство собирает с народа деньги, каким хитрым способом…

«Не очень ли глупо я говорю?» — подумала Наденька. Нахмурилась и покраснела.

— Да, да, — ободрительно сказал пожилой.

— Вот вы курите, например.

Рыжий хмуро глянул на Наденьку, потом на форточку.

— Нет, не то что дым, а вы покупаете табак..

В это время в двери влетел Филипп.

— Это про что, про что? — спросил он, запыхавшись.

— Да стой, тут уж есть речь, — отмахнул рукой пожилой.

— Или вот спички, — продолжала Наденька. — Вот дайте коробку спичек.

— А вот, пожалуйте, — молодой парнишка вскочил и совал коробочку из-за Наденькиной спины.

Наденька показывала на бандероль — парнишки встали и все смотрели, будто не видали раньше этой привычной наклейки на коробке.

— Так, так. Вот и скажи ты! — ободрял Наденьку пожилой. Наденька говорила про керосин, про сахар.

— А мы вприкуску, — сказал в стол рыжий рабочий, — с нас не заработаешь.

На кровати хихикнули. Филипп оглянулся назад — ишь, мол, щенки. А потом, наклонясь к столу, чтоб видеть через Наденьку рыжего, Филипп сразу горячо заговорил, будто копил спор до времени:

— А это разве дело? А? А в деревне и вовсе без сахару, так, палец пососал — и ладно. Так это что? Это справедливо? Тебе объясняет товарищ, что это дерут с людей…

— Нет, — сказала Наденька, — вот в этом-то и дело. Пусть даже очень мало едят сахара, каждый, каждый. Но их сотня миллионов, миллионов, а такого количества не съесть богатым, пусть они…

— Пускай зубы себе проедят на этом сахаре, — помогал Филипп, — пусть себе в ноздрю пихают, коли в глотку не лезет

— Все равно. — продолжала Наденька. В это время на кровати послышалось бормотание. Филипп досадливо обернулся — опять?

— Вам что-нибудь не ясно? — сказала Наденька. — Вы спрашивайте, пожалуйста.

— Да так, он тут с глупостями.

— Что? Пожалуйста, — настаивала Наденька и совсем повернулась к молодым.

— Да не к делу вовсе, — говорил парнишка, что совал давеча спички. — Так, глупости.

Другой смотрел в пол, свесив вихры на лоб.

— Вы говорите! — Наденька ждала.

— Да говори, что там, — сказал Филипп. Парнишка бросил голову вверх:

— Да вот говорит: спроси ее, пусть скажет, есть Бог или нет?

— Во тебе богов цельный угол, — и Филипп протянул пятерню к божнице, — выбирай себе любого, волоки домой хоть в мешке.

— Об этом мы поговорим, — сказала Наденька. В это время все обратили внимание: из коридора кричал женский голос.

— Что ж, говорю, самовар-то возьмете? Кипит, говорю, самосильно.

Оба парнишки пружиной дернулись с кровати и бросились весело в коридор.

Филипп принес посуду и баранки.

Когда рыжий стал щипать на мелкие кусочки сахар, сосед, смеясь, сказал на весь стол:

— Ты что это, уж в гроб казну загнать хочешь?

Наденька не знала: пить ей вприкуску или положить кусок в чашку.

Филипп ложечкой плюхнул Наденьке большой кусок, расплескал на блюдечко.

МИМО Наденьки просунулась рука, и молодой парнишка, ухмыляясь, сказал:

— Нам бы сюда пару бубликов и того… косвенного бы баночку.

Все рассмеялись. Что-то сразу раскупорилось, и все не в лад заговорили. Наденьке эти разговоры казались аплодисментами. Она скромно и важно прихлебывала чай.

— Да, чай не чай, — говорил рыжий, наклоняясь к блюдцу, — а очищенную потребляем, — он подул в блюдечко, — и даже, сказать, здорово.

— А вот дал казне заработок, зато тебе квартира бесплатная, с казенным замком.

— А в перевыручку тебе еще в загривок всыпят, — пустил с кровати паренек.

— Да что, товарищи, обижаться на фараонов, да по пьяному делу, — сказал Филипп, сказал громко и повернулся боком к столу. Он размахивал руками, чуть не задевая Наденьку. — Фараон и есть фараон! Что он тебе — дядя крестный? А вот когда сам-то с нашего же брата и тут тебе под носом гадит, так это что же выходит?

Все смотрели на Филиппа.

— А что, — продолжал громко Филипп. — Возьми мастера. Да недалеко ходить, нашего хотя бы. Это тебе не косвенный, а прямо можно сказать — заноза и паразит трудящего человека.

— Да что ты «мастер, мастер», — сказал пожилой; он откинулся на стуле и прямо глянул на Филиппа. Он перестал улыбаться. — Мастер, ты говоришь. Это уж его дело такое. Убери ты этого мастера, пойдет, знаешь… да что говорить…

— Что говорить? — кричал Филипп. — А то, что зачем из человека кровь пить? Дом он себе построит из наших копеек-то?

— Копейки не ему, — сказал рыжий; он сосал с блюдечка стакан за стаканом.