Лошадьми правил сам Эйе. Нефертити и Аменхотеп стояли чуть сзади и приветствовали толпы горожан, высыпавших на улицы, несмотря на нестерпимое солнце и ужасающий зной.
Ремесленники и рыбаки, крестьяне с окрестных полей и слуги зажиточных вельмож, рабы всех мастей кидали под колеса колесниц цветы и кричали охрипшими голосами:
— Слава-а… Великому-у Аменхотепу-у… Сыну…Ра-а!!!
С противоположной стороны волнами накатывало:
— Слава-а… Царице-е… Нефертити-и-и!!!
На поворотах парадная трехосная колесница уходила далеко вперед и некоторое время мчалась в гордом одиночестве по пыльным улицам столицы. Стражники, соединив свои длинные копья в барьер, с трудом сдерживали ликующую толпу.
Основные торжества развернулись в поместье Эйе. Несколько дней специально нанятые плотники сколачивали праздничный стол.
Ах, какой знатный получился стол! Бесконечной длины, изящества и устойчивости. Чудо-стол! Произведение искусства. Его явно стоило занести в папирус рекордов Египта.
Начинался он у ступенек зала для торжественных приемов, тянулся через весь сад, плавно огибая широкой лентой пруды и беседки, и дальше, извиваясь, с небольшими перерывами терялся уже где-то там, у хижин прислуги и рабов. Возможно, он не заканчивался и там.
Места хватило всем. Вина и угощений заготовили с расчетом как минимум на наделю. Десятки поваров, не покладая рук, в поте лица, пекли, жарили, готовили самые изысканные блюда и закуски.
Все поместье превратилось в гигантский муравейник, в котором служанки и повара бесконечно сновали по разным направлениям и, казалось, приготовления к свадебному ужину не закончатся никогда.
Но всему, как известно, приходит конец. Он, в свою очередь, является началом. Потому, тысячу раз правы седобородые старцы, старожилы Фив, когда, хитро прищурившись, вопрошают: «Где начало того конца, которым оканчивается начало?». В мире все взаимосвязано. Одно вытекает из другого, является началом и концом одновременно.
На ступеньках зала для торжественных приемов появился озабоченный, одетый в парадные одежды Эйе. К нему подбежал один из охранников и что-то прошептал на ухо.
Эйе кивнул и трижды громко хлопнул в ладоши.
Мгновенно во всем поместье наступила тишина. Был слышен даже лай собак, доносился из-за ограды с соседнего участка из поместья зодчего Пареннефера.
В этот момент к центральным воротам, одна за другой, начали подкатывать роскошно украшенные колесницы с гостями.
Все смешалось в поместье Эйе. Кто не пил, тот ел. Кто не делал ни того, ни другого, орал во все горло песни. Или танцевал. С кем-нибудь или даже в одиночку.
На коленях у многих подвыпивших мужей уже сидели служанки или чужие рабыни. А сами мужья не замечали или не хотели замечать, что их жены строят глазки или откровенно обнимаются с подчас вовсе незнакомыми мужчинами.
Отовсюду неслись звуки многочисленных музыкальных инструментов. Оркестры вовсю старались переиграть друг друга. Им вторили на все лады пьяные голоса. Вино лилось рекой. Все одновременно кричали и никто никого не слушал.
В самый разгар пиршества, Неф исчезла. Но никто не обратил на это никакого внимания. Все были уже абсолютно пьяны.
Через полчаса к Эйе, сидевшему в окружении друзей за центральным столом подошла служанка Неф и начала, выразительно вращая глазами, незаметными жестами отзывать его в сторону.
Эйе удивленно вскинул брови. В его доме прислуга такого себе не позволяла. Он хотел рявкнуть на нахальную служанку, но та продолжала вращать глазами, явно выманивая его из-за стола.
Эйе обвел глазами гостей. И не увидел Неф.
На почетном месте сидел только Хотеп. Подперев голову руками, он пьяными глазами смотрел перед собой в одну точку. За ним явно не уследили. Всем было известно, сыну последнего фараона Аменхотепа третьего нельзя спиртного. Ни капли.
Эйе вышел из-за стола, подошел к служанке. Та приподнялась на цыпочки и что-то прошептала ему в самое ухо. Эйе удивленно вскинулся, наклонившись, что-то быстро переспросил у нее. Служанка пожала плечами и растворилась в толпе гостей, которые, разбившись по парам, начали буйные танцы прямо у стола.
Эйе еще раз оглянулся по сторонам и быстро направился в самую удаленную часть сада.
На окраине поместья доживала свой век старая, заброшенная конюшня. Сюда со всего поместья стаскивали, пришедшие в негодность предметы. Чего здесь только не было!
Сломанная мебель, треснувшие колеса колесниц, горы стоптанных сандалий, кучи тряпья, оставшиеся после строительства плиты известняка и еще множество самого разнообразного хлама.
Посреди конюшни в рост человека почему-то возвышался стог сена, очевидно, кем-то из работников конюшен оставленный до лучших времен. Под потолком обитали дикие голуби. Их воркование Эйе услышал сразу войдя в конюшню.
Темень стояла беспросветная. Но Эйе сразу почувствовал, он здесь не один. Сделал пару шагов вперед и услышал тихий голос Неф.
— Я здесь… Справа от тебя!
Он повернул голову направо, но ничего не смог разглядеть. Услышал только прерывистое дыхание своей воспитанницы.
— Подойди ко мне!
— Что ты здесь делаешь, Неф? — шепотом спросил Эйе. Спросил и сам удивился. Он никогда, ни в каких ситуациях не разговаривал шепотом. Но сейчас…
— Протяни руку! Я совсем рядом!
Эйе вытянул руку. И тут же ощутил в ней холодную ладонь Неф.
И в это мгновение на поместье налетел ужасающий южный смерч. С завыванием, гулом и свистом, он закачал кронами деревьев, зашевелил кустами, разметал по праздничному столу салфетки, букеты цветов, опрокинул кувшины с вином, взлохматил старательно уложенные прически женщин и, с глухим воем, закрутил все видимое вокруг в каком-то неистовом и яростном хороводе.
Визг женщин, хохот пьяных мужчин, тревожное ржание лошадей в стойлах, мычание быков и коров, громкое пение музыкантов, все переплелось в невообразимую симфонию, которую никто из присутствующих никогда еще не слышал. Да и не мог слышать. Такой смерч встречается крайне редко. О нем вспоминают всю жизнь.
Такого смерча не помнили даже старожилы Фив, седобородые старцы. Хотя, если совсем начистоту, старожилы для того и существуют, чтобы чего-нибудь не помнить.
Над крышей заброшенной конюшни смерч кружил особенно рьяно. Гудел, постанывал, пел на разные голоса в стропилах и вскрикивал раненой чайкой в маленьких слуховых окошках.
Южный смерч стих так же внезапно, как и налетел. Гости начали приводить себя в порядок и, хохоча, показывали друг на друга пальцами. Вид у всех был далеко не торжественный.
Рабы и слуги опять засуетились, начали приводить в порядок праздничный стол. Появились кувшины, полные вина, новые, диковинные блюда. Оркестры с еще большим усердием грянули музыку.
Если б кто-то из многочисленных гостей или слуг, случайно забрел на окраину поместья, и в темноте наткнулся на старую заброшенную конюшню, то, подойдя поближе, он услышал бы голоса:
— Лягушонок! Прости. Я подлая тварь!
— Мой ласковый и нежный Эйе. Я люблю тебя! Любила еще до своего рождения…
— Отруби мне руку. Какую хочешь. Правую или левую. Пусть все знают, кто я такой…
