Непостижимое и страшное свойство абсолютной и ровной памяти, когда ничто не забыто, но и никто не оплакан. Только так и можно нести бремя нестираемых воспоминаний. И потому-то воспоминания Ему абсолютно неинтересны, что прошло – то кануло, что известно – то банально, и только каждый новый миг, несущий ещё только совершающиеся, ещё не завершившиеся события достоин Его внимания и интереса.
И потому награда Глаше и Машке в них самих, в том счастливом месяце, когда Машка каждую ночь громко и упоенно мурлыкала, устраиваясь у Глаши на груди. Месяц пролетел – и всё кануло: и пережитое недолгое счастье, и перенесенные краткие страдания в финале. Кануло в бесконечную ровную память Господствующего Божества, откуда Оно никогда эти воспоминания не извлечет.
Олена, добравшись из Архангельска, услышала прямо на вокзале про чудесное спасение нового Учителя Истины, совершившего исход из обреченного дома как раз накануне гибельного пожара, про светлого Отрока, про Сына Бога-Отца и Богини-Матери. Почему, уходя из обреченного дома, Светлый Отрок не предостерег оставшихся жителей, никто вопросом не задавался.
Олена добралась, расспрашивая по дороге, в ДК Пищевиков, который оказался совсем недалеко от вокзала. Нетленное тело красивой девушки лежало в открытом гробу всё в цветах. Старухи, сновавшие вокруг, подтвердили:
– Больше месяца красуется, родимая. И чудеса совершает, как святая.
Олена подумала, что если бы Гаврюша лежал вот такой – красивый и нетленный, она бы не отходила от гроба и служила бы ему как живому. Но – не дал Господь даже такого горького счастья. А молодой святой девушке – дал.
Олена заплакала сразу и от прежнего своего горя, и от нежданного нового умиления.
Юный златокудрый Учитель в синей накидке заметил Олену, участливо спросил:
– Какое у тебя горе, сестра?
Как хорошо, что вот она – сестра. А этот святой Отрок – брат. Олена зарыдала ещё сильнее. Дионисий погладил её по волосам.
– Ну ничего, ничего. Отец и Мать Мои Небесные помогут.
– Что мне делать, святой братик, что мне делать?!
– Поклониться Небесным Супругам, Они помогут.
– Я поклонюсь, а что мне делать?! Куда ехать дальше, кому служить?!
Дионисий распознал по нажиму на букву О, что девушка нездешняя, наверное, северная.
– Ты откуда приехала? Не из Архангельска ли, как Ломоносов?
Про Ломоносова Олена не слышала, а само упоминание Архангельска показалось чудом: всё видит насквозь Святой Учитель. Она разрыдалась пуще и рассказала всё.
Дионисий слушал и думал, что возникает новая проблема: новую сестру ХБС надо было как-то пригреть и приютить. И не она одна такая будет. Хорошо бы устроить что-то вроде общежития или монастыря.
Клава, накануне приехавшая в Петербург, тоже прослышала про знаменательный пожар и чудесное спасение. И тоже привели её слухи в ДК Пищевиков. Да уже и никакой не ДК, а первый в городе и в мире Храм Божественных Супругов.
Глянув на толпу, подумала: не дай Бог, подложат сюда бомбу. Удобней объекта не придумаешь. Такой у нее теперь чеченский синдром при виде любой людской массы.
Клава вошла и взглядом разведчицы охватила всю картину разом: и толпу вокруг гроба, и сам открытый гроб, и красивую девушку в гробу, и юношу-мальчика с золотыми волосами в синей как южное небо накидке. Охватила взглядом красивую картину – и сразу сделалось ей хорошо, точно давно она шла именно сюда – даже сквозь ужасную Чечню шла именно сюда. И вот дошла.
Святой с золотыми волосами милостиво разговаривал с какой-то девушкой – тоже светловолосой, только не золотой, как Он. Клаве нетерпеливо захотелось, чтобы и с нею Святой поговорил точно также – имеет она полное право поговорить с Ним, такая у Него работа: понимать всех пришедших к Нему, понимать и утешать. Она уверенно протиснулась к Святому – перед её уверенностью более робкие паломники расступились – и почти задышала в затылок светловолосой девушке. И услышала:
– Ты останься, останься. Я подумаю, пристроим тебя где-нибудь, сестра.
Олене стало легко на душе – впервые после гибели Гаврюши. Некто более сильный и светлый словно бы положил на ладонь её душу, и снял все горести.
– И меня пристрой, Святой Брат, – смело вмешалась Клава.
Назвать «Отцом» этого почти мальчика не выговорилось.
– А ты откуда, сестра? – весело спросил Дионисий.
Святости в Его взгляде поубавилось и Он взглянул на Клаву совсем мальчишеским жадным глазом.
– А я из Ярославля через Чечню проездом! – тоже весело ответила Клава.
Точно и не было страхов и горестей на этом пути.
– Интересного крюка дала. Ну рассказывай.
И Клава почти всё выложила Дионисию. Но не как на духу: про то, что она вернулась с зародившимся ребенком, она не рассказала. Быть может, потому что слишком много народу вокруг.
– И ты настрадалась, сестра, – вполне справедливо подытожил Дионисий. – Побудь с нами, успокойся. Я устрою.
Онисимов понял с первого слова, едва Дионисий заговорил с ним, что вот надо пристроить приезжих сестер.