что спорить с Клавой бесполезно, но на прощание обозвал сумасшедшей идиоткой. Так, наверное, и есть, и Клава этим гордится.

До Ставрополя доехала спокойно. Только постоянно нужно было помнить, что она в мужской роли. Полдороги прокурила в тамбуре. А в Ставрополе стала разведывать, как перебраться на другую сторону – и к кому там приступить с поисками?!

Если бы она хоть секунду трезво сообразила, за что взялась, тотчас бы повернула назад. Но она не соображала ничего, только обдумывала следующий шаг – как собака старается не упустить след, но знать не знает, выведет след на одинокого беглеца или на группу в десяток стрелков.

На площади перед вокзалом толпился пестрый люд. Клава привыкла к холодной ярославской жизни и оказавшись в непривычном осеннем тепле поняла кожей, что здесь знакомятся и общаются иначе: от меньшего количества одежды знакомства и разнообразные связи должны происходить легче и быстрее.

И точно, к ней почти сразу подошел высокий горбоносый кавказец, попросил прикурить для разговора.

Все женские тревожные разговоры о приставаниях кавказских людей разом всколыхнулись в Клаве, и ей пришлось твердо напомнить себе, что она – мужчина.

Но горбоносый абориген и не думал ни о каких шашнях.

Это был обыкновенный наркоман, которых здесь много. Жалкая порода. Если бы Господствующее Божество любило людей, как они желают верить, Оно бы заботливо истребляло наркоманов ради здоровья населения. А Оно ничуть им не мешает, зато позволяет хорошим людям то и дело умирать от раков и инфарктов.

– Отслужил? – кивнул он на камуфляж.

– Ну!

– ВыВа?

Клава знала от брата, что так сокращают нелюбимые в Чечне внутренние войска.

– ПэПэГэ.

Передвижной полевой госпиталь – самая безопасная часть.

А то назовешься сапером – позовут разминировать.

– Медбрат что ли?

– Ну!

– В веняк попадаешь?

– Без вопроса.

Клава закончила сестринские курсы.

– Тут другу ширануться надо. Но веняки – ни к черту. Вмажешь?

– Ну! Баян-то есть?

– Спрашиваешь!

Друг лежал в сарае, пристроенном к белой хатке. Взглянув на вошедших, он только заскрипел зубами. Очень громко заскрипел – Клава до сих пор думала, что «скрипеть зубами» – переносный образ вроде «большого сердца», но лежащий скрипел натурально – как вилкой по стеклу. Ясное дело – дядя в глубокой ломке.

Клава откинула прикрывавшую ломщика рвань. Кости выпирали из дистрофика во все стороны, растягивая сухую кожу, плотно покрытую татуировками. Вену и так трудно найти на последних остатках тела, а тут ещё эта лагерная графика маскирует. Но надо – чтобы зауважали эти подонки, познакомили с подонками следующими.

Руки она и смотреть не стала, попробовала ударами пальцев взбить вены на синем бедре – но тоже сплошь рубцы.

Тогда она вспомнила наставления старой медсестры, ещё фронтовой, учившей на курсах молодых девчонок: «Последняя вена всегда на главном члене!» – и решительно сдернув вонючие трусы, протянула не глядя руку:

– Ну? Давай баян!

Заряженный шприц уже ждал.

Даже на жалком сморщенном воспоминании о былом мужчине синел наколотый узор, тьфу ты, Господи!

– У-уй! – взвизгнул было ломщик. И затих.

Содержимое шприца убывало, и на последней трети лежащий забормотал – всё быстрее, громче, блаженнее:

– Приход!.. Пошёл приход!

– Спе-ец! – оценил знакомец с привокзальной площади.