шестилетнему мальчишке хотелось спрятаться, забиться в какую-нибудь щель, чтобы не видеть ни взрывов, ни людей, кричащих от ран. Городок заполонили немецкие бронемашины, танки, самоходные орудия. Жоре пришлось ютиться в сараях и погребах. После войны — разруха, неурожай. Многим пришлось оставить школу, уезжали в ремесленное училище, чтобы не быть лишним ртом. Георгий продержался до окончания семилетки, и однажды очутился на тихом перекрестке Молдаванки, отыскивая ворота с проржавевшей табличкой: «Одесская спецшкола ВВС». Затем Военно-морское авиационное училище имени Сталина. Практика не только летная, но и морская — на паруснике-бриге «Седов». Служба в балтийском небе. Переезд на Север. Не успел освоиться, приглашение на новую работу. Узнал: в среднем из пятнадцати человек все этапы обследования проходил один. Консультировался у Юрия, прошедшего эту комиссию раньше.

— Тебя оставят, Жора, — успокаивал тот, — не боги горшки обжигают.

И вот теперь они шли рядом по заснеженное аллее старинного московского парка.

Присоединился еще один товарищ — Гера, Герман Титов. Он тоже уже кое-что успел за свои четверть века. Гордится Алтайским краем, домиком, что стоял у самой дороги, четырьмя тополями, которые посадил приехавший учительствовать в село Полковниково отец. Дом как дом. Сени, две комнаты, в одной — русская печь и полати, в другой — кровати и камелек. Речка Бобровка, озерцо, в котором ловил рыбу. В небо позвал тот же самый голос — с высот Чкалова, со льдины Папанина. С Юрием соседи по дому.

Вот так и знакомились, и получалось, что жизни у всех одинаковые. Справедливо заметил Герман: «Знаете что, ребята, все мы родня. Мы из одного советского дома. Из одного поколения, к которому в детстве прикоснулась война. Мне кажется, что именно годы войны сыграли главную роль в формировании нашего поколения. И послевоенные. Нельзя было жить спокойно, бездумно, без труда. Надо было иметь цель и стремиться к ней. Я не хочу этим сказать, что только в нужде и лишениях можно воспитать характер, только б этих условиях вырастают настоящие люди. Нет. Но тем не менее благополучие, красивая жизнь расхолаживают неопытный и незрелый ум юноши. «Нужда учит, счастье портит» — эти слова любил повторять Циолковский. Как хотите, но он, по-моему, прав».

«В самом деле, — размышлял сейчас Юрий, — мы совершенно не похожи на тех, кого любят изображать фантасты». Он перечитывал «Туманность Андромеды» И. Ефремова и не находил, что кто-то из его товарищей хоть капельку напоминает начальника тридцать седьмой звездной экспедиции Эрга Ноора.

Но космос! Космос остается таким же, по которому мчится фантастический Эрг Hoop!..

Юрий посмотрел на звезды. Для полета к ним, быть может, нужны действительно сверхлюди? А кто они, идущие по аллее? Летчики, набравшие минимум «небесных» часов? Только Павел Попович летал на сверхзвуковых. Но ведь на самолетах!

Ни Юрий, ни его товарищи не могли и предполагать, что медики предъявят к ним требования, как к героям фантастических романов.

У входа в госпиталь остановились.

— Ну что, перед отбоем устроим проверочку? — предложил Андриян. — Скажи-ка, Юра, что это за три такие белые звездочки, вон там, поюжнее?

Юрий замялся.

— По-моему, это Орион, — вмешался Герман. — Смотрите, похож на пояс охотника, а на него мчится разъяренный бык — Телец, а рядом два верных друга — Большой Пес и Малый.

— Правильно, — сказал Андриян, который лучше всех разбирался в созвездиях.

— А вон та, что ближе к зениту, желтоватая, Капелла, — поспешил Юрий.

— А какая главная звезда Большого Пса? — окончательно взял на себя роль экзаменатора Андриян.

— Конечно же, Сириус, господин профессор, — усмехнулся Гагарин. — Могу добавить, что это одна из самых близких к нам звезд. В полете со скоростью десять километров в секунду до нее можно добраться за триста тысяч лет.

Еще долго топтались на снегу, отыскивая Близнецов, Плеяды, Возничий, Единорог… Странно, люди дали названия звездам по земным понятиям, придумали мифы, сказки, легенды. Еще не умея летать, они оживляли небо, приближали его к Земле. Но что же такое космос? Невозможно вообразить, что в этом мерцании тысяч глаз — не любопытство к нашей планете, а враждебность чужого, страшного мира.

Да, враждебного, ибо Земля не была бы тогда в спасительной оболочке. Стратосфера — сорок- пятьдесят километров, за ней еще три воздушных слоя, отличные один от другого. И там совсем неземные странности. Начиная с высоты сорока километров разреженный воздух начинает теплеть. Затем опять холодеет. Но примерно с мезосферы температура стремительно растет, достигая полутора тысяч градусов. Растопленный воск на крыльях Икара? Нет, там даже металл не расплавится, потому что на такой высоте воздух очень разрежен. Да, с восьмидесяти километров начинается термосфера, за ней — экзосфера, последний известный на сегодня слой воздушной оболочки Земли. Атмосферное давление там почти в десять миллиардов раз меньше, чем у поверхности нашей планеты. Ну как себе все это представить, если для незащищенного человека космос начинается, по существу, с пяти километров — трудно дышать, кислородная недостаточность, кессонная болезнь… Как ты летал, Икар? Ведь, поднявшись всего лишь на шестнадцать километров, ты бы погиб от вскипания крови…

Из рук в руки передавали только что вышедшую книгу «Человек в условиях высотного и космического полета» — сборник переводов из иностранной периодической литературы. Юрий выпросил на вечерок и до утра не мог оторваться. Нет, это была не фантастика.

«Следует иметь в виду, — писал автор, — что при полете и в верхних слоях атмосферы, и за ее пределами живой организм может столкнуться с рядом крайне неблагоприятных внешних факторов. Основные из них: высокие степени разрежения воздуха и, следовательно, ничтожно низкое барометрическое давление; отсутствие молекулярного кислорода, а в определенном слое атмосферы — высокие концентрации озона; наличие ультрафиолетовой радиации, космических лучей и других видов ионизирующего излучения; метеориты; высокие и низкие температуры; состояние невесомости, большие ускорения, связанные с полетом на ракете».

Лик космоса. «На расстоянии тридцати шести — сорока километров от поверхности Земли для первичной космической радиации и сорока двух — сорока пяти километров для ультрафиолетовой радиации начинает проявляться биологическое поражающее действие этих видов радиации, так как вышележащий слой атмосферы Земли недостаточен для их поглощения». Резкие контрасты света и тени. Кромешная темнота космического пространства. «Все это обусловливает необычное условие для адаптации сетчатки, аккомодации хрусталика и конвергенции глазных яблок». В невесомости вестибулярный анализатор и другие органы чувств будут находиться в необычном состоянии. «Вероятно, отсутствие влияния гравитационного поля Земли отразится на вегетативных функциях организма и, в частности, на кровообращении».

Зачем, для чего лететь в этот ад?

«Все это, вместе взятое, в сочетании с некоторым нарушением привычного ритма жизни (смены дня и ночи, труда и отдыха) может привести, если не будут разработаны соответствующие мероприятия, и в частности необходимые физические упражнения и нагрузки, к серьезным психическим расстройствам и вегетативным нарушениям, особенно со стороны гемодинамики, что повлечет за собой ряд дистрофических расстройств».

Автор одной из статей высказывал любопытную мысль. Он писал, что ему никогда не приходилось слышать о «плазменном двигателе», но сам по себе этот термин напоминает ему совершенно другого рода «плазменный двигатель», а именно самого человека, который продолжает оставаться в своем старом виде, не претерпевшем с доисторических времен никаких технических усовершенствований. Если для полета в космос нужно много сделать помимо того, что уже достигнуто с помощью современных летательных аппаратов, то еще больше труда надо затратить для того, чтобы отобрать, натренировать и испытать самого человека. В самом деле, что он будет чувствовать?

Кто мог поведать об ускорении, когда ракета срывалась со стартового стола, об утяжелении крови, таком сильном, что глаза застилала то черная, то красная пелена? А вибрации? Врачи говорили, что вибрация влияет на ту стадию деления клеток, во время которой начинается расхождение половинок хромосом. Предполагалось, что при уровне шума сто двадцать децибел наступают серьезные ухудшения в речевой связи. При вхождении корабля в атмосферу во время возвращения на Землю температура его головной части и теплозащитной оболочки достигает двух тысяч градусов. А давление? Взрывная