часть и опять пошел служить, только теперь по контракту. А Майкл подался на службу в милицию. Сменил один устав на другой. Распорядок – великая вещь. Многие без него просто не могут выжить.
И только Гризов наслаждался жизнью на воле. Ему до чертиков надоел забор, который два года отделял его от мирной жизни. Возвращаться назад не хотелось ни за какие деньги, а тем более, добровольно. Хотя, глядя на тех, кто не служил и хвастался этим, Гризов поглядывал на них презрительно. Словно это были какие-то импотенты по сравнению со здоровыми мужиками, оттянувшими свое. Все-таки служба в армии позволяла понять, что такое свобода и заставляла ее ценить. Хотя бы за это стоило сказать ей спасибо.
Антон уже давно перестал шарахаться от офицеров и отдавать им честь, ибо гражданская одежда хранила его как шапка невидимка. Офицеры и армейские патрули его теперь просто не замечали, не обращали внимания. Одно это поначалу забавляло. Потом прошло.
Воспоминания об армии чаще всего приходили только по ночам вместе со смутной тягой к каким-то полетам и превращениям. И приходили он с каждым годом все реже. В первые месяцы на гражданке Гризов даже сходил на прием к «психу», то бишь к психотерапевту, желая выяснить, не повредился ли он в уме за время прохождения армейской службы, не считая плоскостопия и «грибка» приобретенных дополнительно. «Псих» никаких особенных отклонений, кроме излишней впечатлительности не обнаружил. Это обнадеживало. Врач посоветовал больше гулять и не брать в голову всякую ерунду про армию, постепенно само пройдет. А если интересно, то записывать хотя бы месяц подряд все свои сны. Для этого нужно купить тетрадку с ручкой и положить их рядом с кроватью. Просыпаться среди ночи и, пока не забыл сон, записать его крупным почерком. Главное не смотреть в окно, а то все сотрется из памяти. Так мол, сам сможешь проследить за тем, что тебя сейчас мучает, а что уже нет, ибо во снах отражается все, в чем ты себе боишься признаться днем. Время лечит, повторил «Псих» на прощанье народную мудрость. И оно, похоже, лечило.
Антон записывал свои сны полгода. Каждую ночь. И каждую ночь ему снилась армия в каких-то фантастических декорациях. Словно это была не настоящая армия со всеми тяготами службы, а съемки боевика про российскую армию в Голливуде. В центре была армия, в вокруг всякие готические замки, небоскребы, горы, моря, пришельцы из далекого космоса и потустороннего мира. Постепенно армия во снах пошла на спад, как и предсказывал «псих». И, прежде всего это было связано с новой гражданской жизнью, которая давала новые острые ощущения, медленно, но верно вытеснявшие старые.
…Первым шел Голуаз, Костян замыкающим. Присматривал за немного расклеившимся журналистом. Когда стало прохладнее, мозг начал постепенно оживать. Ночью идти оказалось заметно легче. Перед выходом слегка перекусили сублиматами, на которые желудок Гризова не видевший ничего с момента высадки на берегу Ефрата, откликнулся положительно. Конечно, хотелось мяса и пива, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Журналист подумал, что съел бы сейчас целого слона.
Когда зажглись первые звезды, и на земле наступил кромешный мрак, Гризов решил, что спецназовцы сбрендили, – идти сквозь такую темень по пустыне, в которой еще неизвестно что водится, было безумием. Но они, как ни в чем не бывало, слазили в рюкзаки и достали оттуда компактные приборы ночного видения. У журналиста в рюкзаке отыскался такой же.
Смотреть на мир через прибор ночного видения Гризову показалось даже забавным. Все выглядело как в фильмах ужасов, каким-то мрачно зеленым. Но зато прорисовались очертания песчаных холмов, и стало возможно продолжать движение. Беспокоило Антона только то, что змею в этот прибор все равно не разглядишь. А змей он не любил. Они мелкие и ядовитые. Наступишь, – не обрадуешься. Но, Гризов старался об этом не думать, вяло шагая по ночным пескам. Чтобы как-то себя отвлечь от тяжелых мыслей, связанных с опасностью для жизни, Антон стал думать на отвлеченные темы в планетарном масштабе.
«Интересно, рассуждал он, где мы сейчас вообще-то находимся? Летели вроде бы на юг от Евфрата. Хотя, я отключался в вертолете, могли ведь повернуть куда угодно. Но если все же на юг, то значит углубились в сторону границы с Саудовской Аравией. Хотя какая здесь граница, наверняка ни дорог, ни постов, ни КПП ни таможни, здесь ведь кругом пески. Документов никто не спрашивает. А попадешься американцам, так просто расстреляют…»
И вдруг он отчетливо вспомнил, где видел того американца, вылезавшего утром из палатки. Во время их прошлой встречи, тот тоже вылезал и смотрел на него пристально, Только вылезал он из машины оккупационного командования и смотрел на Гризова, как тот снимает убитых на перекрестке американскими солдатами женщин. Это был один из тех генералов. Только что он делает здесь, в пустыне, за сотни километров от Багдада, машин и нормальных дорог?
«А что я здесь делаю? – подумал Гризов и устало вздохнул».
Одно поступление в институт с ходу без подготовки, спустя два года армии, вызвало колоссальный стресс, как было теперь модно говорить, и наполнило Гризова радостью. Для начала он радовался целый месяц. Потому что в конце этого месяца, выяснилось, что четверки по французскому («вы хорошо говорите, четверки вам хватит для поступления»), полученной на вступительных экзаменах, для поступления не хватило. Именно этого бала. А лето было почти потрачено. Je ne mange pas six jours, как говорится. Нужно было что-то решать. А было это еще в те замечательные времена, когда, не поступив на одно отделение, просто перевестись зачетом на другое было невозможно. Нужно было пересдавать все экзамены. И Гризов решил пересдавать на заочное, где приняли во внимание его предыдущие успехи, но сдавать пришлось все по новой. И он сдал, и стал студентом-заочником «журфака».
Как оказалось, это был не самый плохой вариант. Очень скоро обнаружились очевидные полюсы для активного человека: учиться надо было только две недели в году, правда, целых шесть лет. А временной промежуток между сессиями заполнять написанием нескольких курсовиков, да прочтением нескольких толстых и мутных книг типа Маразма Роттердамского, который к концу книги сам забывал, о чем писал в начале.
В общем, получалось все логично, вроде бы и при деле, учишься, то есть. И в то же время масса свободного времени, можно и поработать. Гро?ши, в конце концов, тоже пора было зарабатывать, хотя бы на тот же студенческий образ жизни. А образ был прост и понятен, – гуляй пока молодой. Чем, собственно, Антон и занимался все свободное от обучения время. Особенно первое время. Но потом, попив и погуляв, освоившись на гражданке, все-таки мирная жизнь брала свое, призадумался хлопец о выборе пути жизненного после поступления в Университет. Пораскинул мозгами и пошел зарабатывать журналистский опыт.
Начать решил с малого, – стать телезвездой. Благодаря природной наглости пристроился на питерском телевидении среди известных товарищей. Умудрился даже годик поработать корреспондентом в передаче «Адамово ребро», сняв на этом поприще несколько сюжетов про интересные личности. Работал не за страх, а за совесть. Ночей не спал. Но когда в его молодые годы от такого напряга вдруг начало сдавать здоровье, он понял, почему все журналисты и режиссеры телецентра квасили по черному. Тогда он впервые осознал, какой напряженной была у журналистов работа. Про опасность для жизни узнал позже, когда, отчаявшись ждать миллион долларов, ушел через радио в газету «Северная стрела» на более твердые деньги, благо писать сочинения всегда умел.
