– Я позабочусь о тебе, Энни. – Тихий голос Рика был пронизан страстью. – Когда-то я совершил подобную ошибку, больше этого не повторится.
– Я говорю не об этих последствиях.
Рик долго молча и настороженно смотрел на нее, а потом сказал:
– Буду с тобой предельно откровенным. Моя бывшая жена отбила у меня всякую охоту влюбляться в кого бы то ни было. Но ведь я живой человек, Энни, и я уже давно живу один, без женщины. – И прибавил: – А любовью я хочу заниматься только с тобой.
Хотя Энни ожидала чего-то подобного, однако такое откровенное признание смутило ее.
– Не знаю, говорил ли кто-нибудь тебе, что не всегда нужно выкладывать все, что думаешь. Иногда стоит кое о чем и умолчать. – Она прерывисто вздохнула. – Но уж поскольку мы говорим начистоту, то слово «любовь» к нашим с тобой будущим отношениям неприемлемо. Мы не любим друг друга, Рик. Ты хочешь заниматься со мной не любовью, а сексом.
– Называй это как хочешь.
– Но почему ты выбрал меня? Почему не какую-нибудь хорошую местную девушку? Которая была бы счастлива выйти за тебя замуж и нарожать тебе детишек?
Рик шагнул к ней. Энни попыталась попятиться, да некуда, он загнал ее в угол. По-прежнему не глядя ему в глаза, она сосредоточила взгляд на концах обмотанного вокруг его пояса полотенца, которое Рик придерживал рукой. Даже в темноте кухни было видно, как он возбужден.
– Потому что хорошие местные девушки меня не интересуют. Я хочу только тебя.
И единственное, что она может сделать, чтобы его желание осуществилось, это снять его руку с полотенца. Тогда оно упадет к его ногам и уже не будет пути назад.
– Не трясись так, – тихонько проговорил Рик. – Я тебя не обижу.
– А я и не боюсь.
«Врешь», – издевательски произнес внутренний голос.
Рик молча смотрел на нее, спокойный, сдержанный, но пламя свечи отражалось в расширенных зрачках, и Энни прекрасно понимала: под напускной холодностью бушует пламя.
– Не сегодня, – тихо прошептала она и вздрогнула. – Я не могу.
Рик прищурился:
– Не можешь или не хочешь? Не лги мне, Энни. Я этого не потерплю.
В груди Энни вспыхнула злость, заглушая уже охватившее ее желание.
– Не могу. Я... гм... не совсем здорова.
Вместо того чтобы отстраниться, как она ожидала, Рик приблизился к ней вплотную. Энни обдало его теплом.
– Но поцеловать-то тебя я могу?
– Думаю, что да.
О Господи, да! Снова ощутить прикосновение его горячих твердых губ к ее губам, сладость его ищущего языка, почувствовать, как по телу разливается желание...
Рик отступил, и она едва не застонала от разочарования.
– Пойду надену джинсы, – пробормотал он. – Потому что, если ты думаешь, что твои месячные меня остановят, ты глубоко заблуждаешься. Встретимся на веранде, там прохладнее.
Он повернулся к ней спиной и растворился во мраке. Энни взяла кружку с чаем, но рука так сильно дрожала, что чай пролился на стол. Тогда она поставила кружку и пошла на веранду, ждать.
Ей не показалось, что на свежем воздухе прохладнее.
Когда несколькими минутами позже Рик вышел на веранду, Энни сидела на перилах, подтянув колени к груди, в уголке, где обычно всегда сидел он сам. О Господи, как же она хороша! И такое ощущение, будто сидит на этом месте всю жизнь.
Энни выжидающе смотрела на него.
– Ты заняла мое место, – проговорил Рик и тотчас же выругал себя за эти неосторожные слова.
– А почему это место твое? – спросила Энни и уткнулась подбородком в колени, чтобы скрыть улыбку.
Ага. Так, значит, она все-таки заметила, что он дал промашку. Отведя взгляд от ее насмешливо искрящихся глаз, Рик перевел его на ее ноги, видневшиеся в вырезе халата – стройные, длинные, так и манившие пройтись руками или языком по их гладкой коже.
– Потому что я всегда здесь сидел, когда приходил на веранду со своим отцом, – пояснил он, облокачиваясь о перила, которые находились на уровне пояса, что было не очень удобно, зато скрывало от глаз Энни то, что уже не составляло для нее тайны. – Отец всегда выходил на веранду утром покурить, а я – позавтракать. Мы смотрели, как восходит солнце, а потом шли работать. Отец умер десять лет назад, а я по-прежнему прихожу сюда каждое утро понаблюдать за восходом солнца.
– Почему?
Рик смущенно пожал плечами:
– Наверное, потому, что это красивое зрелище.