— Нет, нет, — сказала женщина, — так нельзя! Трое мужчин — и не можете исправить такой примитивный прибор!

— Но, Ида, — умоляюще произнес ее муж, — все имеет свои пределы!

— Хорошо, — сказал Костя, — мы вам отдадим свою.

— Как же вы сами?

— Мы на ракете. У нас достаточно запасов энергии.

— Ну вот видишь! — проворковала Ида. — Как мы вам благодарны! Это все из-за него. Я говорила, что надо брать солнечную. Кто же берет в тропики на сухих батареях! Как удачно вы появились! Сажать орехи?

— Негде, — ответил Костя. — Все занято.

— Да, да, все засажено. Прежде здесь было так свободно! Мы посадили орех и ждали, пока он прорастет. Конечно, ежедневно поливали. Вам надо лететь в Коралловое море, там есть еще пустынные острова, или в Сахару, а лучше всего в Австралию. Сейчас модно сажать эвкалипты.

Костя ушел за плиткой, а я остался в обществе Иды и бородатого. Он уселся на плитку и с улыбкой философа погрузился в задумчивость. Между тем Ида говорила воркующим голоском:

— У нас кокосовая пальма. Где-то здесь. Мы несколько раз начинали ее искать и все сбивались. На нашей золотая пластинка. Пальму мы посадили пятнадцать лет назад. Сегодня годовщина. Сначала зарыли орех, поливали его, пока он не пророс. Потом приехали через пять лет. Как выросла пальма за эти годы! Тогда мы прибили к ней золотую табличку. — Лицо Иды излучало счастье.

— Тогда еще не было этого домика. И вот мы опять здесь. Вы говорите, что вам негде посадить свои орехи? Вы не отчаивайтесь. Если здесь не найдется острова, отправляйтесь в Австралию… Куда ушли ваши милые девушки? Мы приглашаем вас всех отметить наш праздник. Сейчас мы что-нибудь приготовим.

Вошел запыхавшийся Костя, поставил на пол наш новенький «Эдельвейс». Бородатый вскочил.

Мы отказались от угощения, и он пошел проводить нас.

Костя спросил:

— Нашли свое дерево?

Бородатый посмотрел в сторону домика и шепотом сказал:

— Боюсь, что наше дерево, если оно еще живо, не на этом острове.

— Ну, и как же вы теперь?

— Я все предусмотрел дома. Заказал еще одну табличку, а здесь потер ее песком, придал вид древности. Прибью к одной из этих пальм временно. Я думаю, такая ложь допустима? Ида так будет рада! Последние годы она только и твердит об этой пальме.

— Допустима, — авторитетно подтвердил Костя.

— Я тоже так думаю. Почему не доставить человеку радость? Важна не пальма, верно?

— Абсолютно!

Мы прошли до берега лагуны полтораста метров и стали друзьями с этим милым человеком. На прощание он долго жал наши руки и приглашал нас к себе.

Над островом пролетел туристский гидролет-автобус, тяжело сделал вираж и пошел на посадку.

Автобус плюхнулся в лагуну.

Открылись люки.

В воду полетели разноцветные тюки, при соприкосновении с водой быстро принявшие форму широких баркасов.

Костя подпрыгнул и потер руки:

— Пятьсот любителей уединения, не считая команды!

Мы приветствовали экскурсию, махая руками. Нам отвечали из первого баркаса, в нем сидело не меньше ста человек в белых панамах, в сомбреро, тюбетейках, пробковых шлемах, в японских соломенных шляпах и с непокрытыми головами. Баркас грузно двигался к берегу. У кого-то сорвало ветром шляпу, и она под возгласы и смех взмыла над лагуной и не успела прикоснуться к воде, как ее надел на голову кто-то из наших друзей дельфинов. Раздался радостный вопль и с других баркасов.

Протей, это был он, галантно вернул шляпу владельцу. Все камеры были направлены на него в этот миг.

Вера сказала:

— Сколько семейных фототек и кинотек украсит этот кадр! Жаль, я не захватила свой «Кондор».

— Не огорчайся, — успокоил Костя, — трюк-экспромт со шляпой — сущий пустяк. Ты сможешь заснять целый фильм по любому сценарию, и Протей, Хох, Тави, Харита, Ко-ки-эх и еще сколько угодно артистов предложат свои услуги.

— Очень заманчиво. Как только окажется свободное время… — Вера замолчала.

И все мы тоже молча наблюдали высадку туристов. В мгновение ока вздувались палатки, натягивались тенты, раскрывались зонтики невероятных размеров. У самой воды художник устанавливал складной мольберт. Уже купались в лагуне. Два туриста, один в красных, второй в белых шортах, полезли на пальмы, показывая высокую технику.

— Вполне нормальный пляж, — сказала Вера. Биата предложила:

— Идемте побродим. Я так истосковалась по людям, по большой толпе!

Большинство туристов принимали нас за своих: с начала путешествия прошло всего три дня и «любители уединения» еще не перезнакомились. Все-таки, видно, мы чем-то отличались от приезжих — или загар лежал на нас плотнее, или на лицах у нас не было особого восторга впервые ступивших ногой на необитаемый остров, — пото.му что более опытные путешественники бросались к нам, как к старым знакомым, и крепко жали руки.

В их глазах мы уже превратились в настоящих покорителей океана и космоса, то есть представителей самых романтических профессий на Земле.

В лагере туристов мы услышали, что вспыхнула Сверхновая звезда. Сообщил нам о звезде человек с энтомологическим сачком. Рыжий, молодой и очень веселый, он поймал муху.

— Понимаете, муха! — воскликнул он, сияя. — Откуда она здесь? Вторая сенсация после Сверхновой. Биата вся подалась к нему. Щеки ее побледнели.

— Вспыхнула?

— Давно уже. А муху я поймал только что. Вы посмотрите на ее посадку и рисунок крыльев!..

Костя отомстил за Биату, сказав:

— Местный вид.

Уже в ракете, когда мы направлялись, по заверениям Кости, на действительно необитаемый остров, Биата, долго молчавшая, сказала:

— Ведь подумать, для него муха значительней Сверхновой звезды!

Вера засмеялась: она разговаривала с дельфинами через гидрофон, и ее забавляли ответы Тави.

Биата обиженно посмотрела на Веру. Верин смех показался ей неуместным.

Костя сосредоточенно крутил штурвал и сочувственно вздыхал, поглядывая на Биату.

— Надо на все смотреть философски, — сказал Костя и умолк на добрый десяток секунд.

Вера заговорщически толкнула меня в бок.

— Да, философски, — повторил Костя и покосился на Биату, — если рассматривать эти оба предмета применительно к размерам метагалактики, то относительность понятий становится очевидной. Муха и звезда уравниваются.

Биата повернулась к нему:

— Повтори эту ересь!

— Ересь?

Костя так подскочил, что мы еле удержались в креслах.

— Ну не ересь, ересь слишком бледное определение того, что мы сейчас услышали.