После бессонных ночей, утомления после штурма, боев, после подземелья, они шатаются, как пьяные, глаза у них болезненно блестят.
– Улыбаться! – велел им майор-саиб.
Он хочет узнать Панди, главного Панди, по изуродованным зубам.
Они идут, широко улыбаясь, показывая зубы майору. С улыбкой на виселицу, – шествие сумасшедших.
Ходсон сидит под навесом, зорко смотрит каждому в лицо.
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб! – смеясь, они приветствуют его.
Проклятые индусы, они не боятся смерти!
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб!..
Босые ноги приплясывают в ритм; связанные веревками, они пляшут вместе, по десять человек.
Песня рождается в этом ритме, они поют:
Партия идет за партией, улица пуста, сикхи молча стоят позади; город мертв, даже купцы молчат по правую руку майора.
– Ха-ла-а!.. Ходсон-саиб!..
Сикхи угрюмо стоят позади, впереди их начальник, акали, в высокой остроконечной шапке, весь в сбруе из четок, с черной бородой.
– Что, сикхи Пенджаба!.. – кричат идущие мимо. – Поможет вам ваша богиня Девани, когда и вас поведут на казнь?
Сикхи молчат. Их бородатые лица мрачны. Может быть, они вспоминают 48-й год и взятие Мултана?
– пляшут осужденные.
Вот один, молодой, идет в веревках впереди. Он улыбается широко, у него блестят глаза. Лалл-Синг улыбается не потому, что велел майор. Он смеется и приплясывает в веревках.
В городе знают эту улыбку, эти блестящие глаза.
– Главных бунтовщиков называть! – приказал майор.
Торговец сухим навозом стоит среди купцов. Он помнит, как этот самый сипай гнал его на базаре из обжитого угла. Торговец наклоняется к майору:
– Бери этого, Ходсон-саиб!..
– Отделить!.. – велит майор.
Лалл-Синга уводят.
Партия за партией идет и идет.
– Где Панди? Самый главный Панди! – требует майор.
Сипай по левую руку майора бледен от страха. Панди нет, он не может его найти. Панди нет ни среди мертвых, ни среди живых.
– Как его найти? Он дьявол… Оборотень… – шепчут купцы.
Муллы смотрят зорко из-под седых бровей:
– Нет, Панди нет среди них.
– Шайтан! – шепчут муллы. – Он ушел под воду или обернулся в дым и пламя и вылетел в жерло своей большой пушки.
Вот невысокий человек идет, перетянутый веревками, – в ряду других, как брат среди братьев. У него синие глаза европейца. Макферней последним ушел в подземный ход и теперь, со всеми вместе, его ведут на казнь. Обрывки белой шляпы на седых волосах Макфер-нея, пятна лихорадки на измученном лице. Купцы узнают его и молчат. Купцы оборачиваются к своим муллам, – молчат и муллы. Это хаким – особенный человек, он лечил их больных. Даже муллы не хотят указать Макфернея. Но сипай у левого плеча Ходсона делает шаг вперед.
– Где Панди? Давай нам Инсура-Панди! – говорит ему майор. – Иначе будешь болтаться в петле.
– Я дам тебе другого, саиб, – шепчет сипай. – Я дам тебе другого, за хорошую смерть. Вот идет человек твоего народа, саиб, а ты не умеешь его отличить!..
– Европеец!.. Среди презренных сипаев? Европеец среди бунтовщиков?.. – Ходсон забывает даже о Панди, о главном мятежнике. Ходсон делает знак, и Макфернея уводят отдельно.
«Джин-Га-Джи, Джин-Га-Джи», – пляшут осужденные.
Вот уже все прошли. Панди нет среди них.
– Оборотень! – шепчут купцы. – Шайтан!..
Глава сорок пятая
СЕКРЕТНЫЙ ПРИКАЗ
Дома города темны, по вечерам в них не зажигают огни. Утром не вертятся жернова домашних мельниц.