— Иди, — улыбнулся Дзукаев.

Рогов открыл дверь, и его тут же словно отбросило к стене.

— Гляди! — сдавленным шепотом вскрикнул он, ткнув пальцем в коридор.

Дзукаев вскочил. Через распахнутую дверь он увидел, как по коридору, заботливо поддерживаемая тетей Пашей, медленно удалялась высокая женщина с перебинтованной головой, в длинном сером халате.

В несколько сумасшедших прыжков они догнали иду­щих. Женщина резко обернулась и как-то затравленно съежилась, сразу стала меньше ростом. Рогов немедленно преградил ей путь на лестницу, а Дзукаев приблизился вплотную и, сдерживая рвущееся из груди сердце, выдавил только одно слово:

— Далеко?

— Ох, и напугали! — мелко закрестилась тетя Паша. К ней быстро вернулась привычная болтливость. — Какой тут далеко. В тувалет мы… Экие вы — мужики сторожкие! И чего пугаете? Я сказала Анечке, что к ней гости припожаловали, так она и попросила свести ее в тувалет, в порядок себя привесть. Неужто не понятно? Ну, не удержалась я, сказала, казните, я ж добра ей хочу…

Женщина скривила лицо и брезгливо вытащила свой локоть из цепких пальцев тети Паши.

— Что здесь происходит? — Дзукаев увидел разгневанное лицо поднимающегося по лестнице начальника госпиталя. — Я же приказал ее не тревожить! Вы ответите за свое самоуправство!

— Спокойно, доктор! — Дзукаеву этот гнев показался почему-то комичным. — Вашу больную никто не беспокоил. Клянусь честью. Мы даже не выходили из вашего кабинета. Просто выглянули случайно в коридор и обнаружили такую картину. Вы говорили — лежачая? Оказывается, она совсем ходячая!

— Вы зачем встали? — загремел доктор, но гнев его бьп обращен на санитарку.

— Дак в тувалет же, я говорю, — словно обрадовалась она подоспевшей вовремя поддержке. — А они, вишь, не пустили. Лексей Митрич, голубь, скажи ты им…

Дзукаев в упор, жестко посмотрел в глаза доктору, и тот смешался, отвернулся и буркнул:

— Я не разрешал вставать. И вы это знаете, Прасковья Васильевна… и вы… больная… Впрочем, теперь…

— А теперь, Алексей Дмитриевич, разрешите мне, — вмешался Дзукаев. — Я замечаю, что вы в состоянии передвигаться, Анна Ивановна. Я правильно вас назвал, гражданка Баринова? Так? — он требовательно посмотрел на санитарку.

— Так, истинно так, — закивала тетя Паша. — Анечка это. Как же не знать ее, голубку?..

— Ну так вот. Считаю, раз ваше состояние теперь не внушает опасения доктору… Не внушает, доктор?

Начальник госпиталя неопределенно пожал плечами и махнул рукой.

— …то мы имеем все основания предложить вам привести себя в порядок в другом месте. Лейтенант, — кивнул он Рогову, — помогите санитарке доставить сюда вещи Бариновой. Извините, доктор, но Прасковью Васильевну мы тоже вынуждены пригласить с собой. Разберемся и тогда поставим вас в известность. Пусть она поможет ей одеться. Мы отвернемся.

Дзукаев взял врача за локоть, спустился с ним на несколько ступенек и, жестко сузив глаза, процедил сквозь зубы:

— Алексей Дмитриевич, теперь-то вы понимаете, что могло случиться? Ведь я только что говорил вам об этом.

— Помилуй бог, неужели вы думаете, что я?.. — искренне испугался врач.

— Успокойтесь, вам я верю. Да и не ушла б она от нас далеко… Давайте, доктор, только абсолютно честно, как ее состояние? Мы ведь, сами догадываетесь, не о любви с ней будем беседовать…

Начальник госпиталя поиграл своими лохматыми бровями, морща и расправляя лоб, погладил ладонью темя, искоса наблюдая за движениями одевающейся Бариновой, и утвердительно качнул головой.

— Думаю, выдержит. Реакция нормальная… Конечно, возможны и срывы… Я сейчас принесу вам лекарство, можете ей дать, это общеукрепляющее, никакого вреда…

И вот они снова собрались в комнате, ставшей им почти родной. Дзукаев, Дубинский, Рогов… Не было Бурко — он обживался на новом месте, куда, если все пройдет по намеченному плану, они смогут перебраться уже завтра…

Сейчас приведут Баринову.

Сразу по прибытии Дзукаев тщательно проинструктировал Татьяну, и та, под руководством Виктора Дубинского, старательно обыскала Баринову, но ничего, никаких острых — режущих, колющих предметов, никаких докумен­тов или других бумаг у нее не обнаружили. Теперь арестованная приводит себя в порядок, а в дверях ее сторожит Коновалов, глубоко переживающий гибель своего друга — Одинцова.

Вошла Баринова. Черты лица ее заострились, нос опустился, губы вытянулись в сухую ниточку — словом, ощущение было неприятное; может быть, подумал Дзукаев, она когда-то действительно была красавицей и кому-то могла даже понравиться, но не ему, нет… Она села на предложенный стул. На вопрос о самочувствии презрительно усмехнулась, не удостоив ответом.

— Ну что ж, — не обиделся Дзукаев. — Будем начинать по порядку. Несколько вопросов и уточнений, чтоб потом нам с вами не терять даром времени.

— Спрашивайте, ваша воля…

— Скажите, ваш родственник, группенфюрер Вилли… как правильно его фамилия?

— Клотш. Вильгельм Клотш. Мой кузен, — небрежно ответила Баринова.

— Вот-вот, Клотш… Это он был причиной столь… нежных отношений к вам Карла Бергера и Курта Брандвайлера?

Анна замерла, услышав эти фамилии. Потом пожала плечами.

— Не думаю… Возможно… Вилли недавно погиб в Белоруссии. Партизаны убили… А откуда вам это известно?

— Я удивлялся, почему Бергер оставил здесь вас? Теперь понял. Вы потеряли для него всякую ценность после смерти Клотша. Что ж, это вполне естественно для Бергера… Вы спрашиваете, откуда мы знаем об этом? Секрета тут нет никакого. Виктор Александрович, покажите гражданке Бариновой протоколы допроса Григория Никитовича Тарантаева… Да-да, все три протокола. Самый подробный и наиболее интересный последний, сегодняшний. Вы потом сможете их почитать и, полагаю, найдете много любопытного для себя.

— Он… жив?

— Ну, а как иначе он мог бы давать свои показания?.. Кроме того, с вами хочет встретиться Антон Ильич Елецкий, — Дзукаев внимательно наблюдал за реакцией Бариновой. В какой-то миг ему показалось, что она упадет в обморок, но она взяла себя в руки, снова выпрямилась на стуле, — сильная женщина. Дзукаев сделал небольшую паузу и продолжал: — Он специально прилетел для встречи с вами из Москвы, из санатория, где он лечился после знакомства с вашим другом Карлом Бергером. Только встреча произойдет не здесь, а чуть дальше по коридору, в бывшем кабинете Карла Бергера, где вы однажды уже виделись и обсуждали качество французского одеколона. Ну, и кроме того, к нам явился по собственному почину посланец от вашего друга Курта Брандвайлера, из Эстонии. Он тоже кое-что имеет вам передать. С чего начнем? Спрашивать? Или дать бумагу, карандаш, а вы сами все напишете?

Анна молчала.

— Совсем не слышу ответа, — спокойно констатировал Дзукаев.

— Скажите… — голос у Бариновой захрипел. — Гриша все про меня рассказал?

— Что — все? — удивился Дзукаев.

— Что я его… любила…

— А как же! Да вы сами прочтете, я ж сказал.

— Мерзавец… ничтожество….. хорошо, я сама напишу. А что мне за это будет?