Честно скажу тебе, лично я бы не разрешил, но вот генерал рассудил иначе. А рассудил он так, что лететь вам нынче обоим. Похоже, какие-то новые штрихи биографии открылись. Новые обстоятельства. Но, смотри у меня, сыщик, ты мне за этого Елецкого головой отвечаешь. Собственной, понял?.. А теперь давай, вали за ним и — на аэродром. Счастлив твой бог, капитан. Все документы получишь внизу.

Бурко как на крыльях помчался в канцелярию и там узнал, что Управление уже связалось с соответствующими службами в наркомате обороны и там сообщили, что сегодняшней ночью в Борек вылетает представитель Ставки. Еще несколько телефонных звонков решили этот вопрос, маршал согласился взять с собой двух товарищей из контрразведки…

Где же Елецкий? Бурко нервно курил, навалившись грудью на крыло машины. Самолет ждать не будет. Это ж пахнет катастрофой, если операция закончится провалом из-за какой-нибудь случайности!..

Впереди, в сотне шагов, возле белеющего в ночи каменного цоколя металлической ограды Бурко заметил шевеление. Полминуты спустя он увидел небыстро двигающегося к нему человека, услышал легкое постукивание палки по асфальту. Наконец-то!..

“Эмка” теперь летела, так, во всяком случае, казалось в темноте, к небольшому подмосковному аэродрому, где уже наверняка летчики закончили все приготовления к вылету и с нетерпением ожидали своих пассажиров. Елецкий, удобно развалившийся на широком заднем сиденье, поскрипывающем кожей, неторопливо рассказывал сидевшему к нему вполоборота капитану, и неприятности, о которых думал Бурко, сами по себе отходили на задний план. Нет, этот Антон, ей-богу, оказался своим мужиком, все понял с полуслова, — так размышлял Бурко.

После ухода капитана Елецкий, как и было велено, явился в кабинет к главному врачу и сумел продемонстрировать не только прекрасное самочувствие, но и не вызвать ни малейших подозрений. О посещении веселого фронтового друга рассказывал со вкусом, но и с видимым сожале­нием, что вот, мол, завтра, волею судьбы и фронтового начальства, встретятся несколько боевых друзей, которых служба на один день свела в столице. Жаль, конечно, что не удастся повидать их всех, да и вряд ли когда придется теперь свидеться, война…

Главный врач был очень известным терапевтом, человеком твердых правил, но вовсе не считал себя суровым пуританином. Он понимал необходимость и даже пользу небольших положительных встрясок, и в искреннем сожалении Елецкого не обнаружил хитрости. Он тщательно просмотрел последние анализы, послушал Елецкого, пользуясь старым своим неразлучным стетоскопом, удовлетворенно кивнул и неожиданно разрешил ему на денек выбраться в город, но с категорическим предупреждением: к вечеру быть в палате. О подобном Елецкий не мог и мечтать. А вопрос о том, когда отправляться в Москву, — с утра пли с ночной уже не считал существенным. Конечно, задержка в городе вызовет грозу с громами и молниями, но это как-нибудь переживется. Главное — есть разрешение, а там — семь бед, один ответ. Итак, в путь!..

Шофер, нюхом чующий ночную дорогу, показал высший пилотаж, доставив своих пассажиров на аэродром раньше представителя Ставки. В самом начале взлетной полосы, у кромки леса, стоял “дуглас”, и кто-то, видимо, механик, посвечивая фонариком, ползал под его брюхом. Приехавшие предъявили свои удостоверения, командировочное предписание и, пройдя к самолету, уселись на сухой, отдающей бензином траве в ожидании начальства. Позвякивал металл, негромко переговаривались летчики, и эти тихие звуки словно подчеркивали умиротворенную тишину вокруг.

Бурко выдернул жесткую травинку и стал ее жевать, чувствуя горьковатый привкус…

Интересно, что там успели раскопать ребята? Ведь и запрос на эту Баринову пришел неспроста. Видимо, за два прошедших дня в отделе далеко продвинулись вперед. Так кто же она, эта новая фигура в следствии? Елецкий гово­рил о ней с каким-то непонятным смыслом…

— Антон Ильич, — негромко окликнул он своего спутника, лежащего на траве с закинутыми под голову руками, — а какая роль в нашем деле Бариновой? Я маленько отстал от следствия, и покуда катался туда-сюда, в Управление от наших поступил на нее запрос.

— Баринова? — задумчиво переспросил Елецкий. Он неторопливо сел, стряхнул со спины и затылка невидимые травинки и, подтянув к подбородку согнутые колени, опустил на них подбородок. — Ну, о ней, Василий Емельянович, у нас еще будет время поговорить. Сейчас-то могу с уверенностью сказать, что она связана с германской разведкой, с абвером. И не один год. А мы, к сожалению, не смогли этого разглядеть. И сделали крупную ошибку, которая позже нам дорого обошлась. Она много знала и очень многих. Думаю, в ней причина массовой гибели наших людей… А мы слишком были уверены в себе и потому так доверчивы. Вот и поплатились. Тысячу раз надо проверять и перепроверять… Знаете, что меня поразило, когда я угодил в абвер? Удивительно, как скоро они научились извлекать для себя пользу из нашей всеобщей ненависти к ним. Они увидели, что подавляющая масса народа их ненавидит и активно не приемлет. Но они поняли также, что ненависть — это очень сильное оружие, объединяющее людей. И тогда они пошли на такой ход, не новый, правда, он стар как мир. С тех пор, как существуют провокации и провокаторы. Вам, Василий Емельянович, надо полагать, еще не раз придется с этим столкнуться. Речь вот о чем. Они пытались создавать свои собственные отряды, под видом пар­тизанских. Из всяких отщепенцев, отбросов, отпетых него­дяев. Оказавшиеся в оккупации наши люди зачастую не могут сразу разобраться, кто перед ними: герои или провокаторы. Абверовцы для достижения своих целей никакими приемами, даже самыми низкими, не брезгуют. Они могут под пули такого “партизанского” отряда без зазрения совести кинуть взвод полицаев, да еще своих солдат под­бросят. Вот народ к таким-то “героям” и тянется, клюет на удочку и, естественно, становится жертвой… Был, помню, такой случай в самом начале сорок второго. Появился в Селиховском лесу, это на полпути от вас к Борску, примерно в полусотне километров от нашей базы, неизвестный партизанский отряд. Пошли о нем слухи, что, мол, крепко он бьет фашистов и тому подобное. Послали мы к ним на связь своего человека, кстати, кажется, Саша Завгородний и ходил. Возвращается он и докладывает: “Странный какой-то отряд”. Человек двадцать их было, вооружены отлично. По окрестным деревням рассказы идут, что провели они несколько боев с полицаями и обратили их в бегство, отогнали. Ну, а потом форменный грабеж пошел и насилие. У людей и без того жевать нечего, так последнее под наведенным автоматом отнимали, женщин для своих “пар­тизанских” нужд силком в лес увозили. Одним словом, не стали мы ждать, взяли их в клещи, думали, анархисты какие-нибудь, самостийники, черт их разберет. А оказалось, абверовская это команда. Специально отряд создали, чтобы скомпрометировать наши действия, отпугнуть от нас население. И промедли мы еще немного, кто знает, чем бы это могло кончиться. Ликвидировали мы эту погань, но предварительно, конечно, суд над ними устроили. Показательный. Вот так… Или еще вариант: побег из концлагеря. Среди десятка действительно вырвавшихся на свободу болтается провокатор, фашистский агент. Поди, распознай его сразу! А времени нет. У нас голова другим занята… Встретили мы однажды в лесу такую группу, совершившую побег из лагеря. Смотреть на людей было страшно, как с того света вырвались. Мой первый комиссар, может, слышали о нем — Кузьма Егорович, погиб он, бедняга, широкой души был человек, — так вот он без всякого рассуждения, до крика спорил со мной, доказывал необходимость немедленно принять их всех в отряд. А я стоял на своем: проверить в деле. И не один раз. Создали мы вроде филиала отряда, взвод подрывников, без права доступа на основную базу. И задание им подобрали соответственное: уничтожить охрану и взорвать железнодорожный мост. Сами понимаете, на такую акцию ни один агент не согласится. Если операция пройдет удачно, не сносить ему головы от своих. К великому сожалению, оказался прав я. Нашелся-таки среди них предатель. Остальные показали себя впоследствии отличными бойцами и ни в чем не были виноваты, но ведь увел их из лагеря и к нам привел именно он — этот подлец, провокатор. Не сумел он сбежать, поймали мы его и, конечно, расстреляли. Однако представляете, какой крови мог стоить нам его побег? И операцию в тот раз пришлось отменить… Извините, капитан, кажется, начальство прибыло…

Освещая дорогу фонариком, к самолету направлялась небольшая группа людей. Бурко с Елецким быстро поднялись, отряхнулись и двинулись навстречу. Остановились, не доходя нескольких шагов, и вытянулись. От группы отделился шедший впереди высокий, широкоплечий военный, и они узнали в нем маршала, имя которого в частях произносили с глубоким уважением и почтением. Он казался поистине реальным воплощением “бога войны”, этот могучий маршал артиллерии.

Они представились, и маршал, пожав им как-то по-домашнему спокойно руки, жестом пригласил садиться в са­молет. Сам он еще на несколько минут задержался с провожающими его товарищами в военной форме и обычной гражданской одежде. Заработали моторы. Наконец маршал, низко пригнув голову,