время, когда они вместе заботились о смертельно больной Зекирех, им довелось много беседовать друг с другом, в основном о медицине.

Дискутировали, и часто горячо, о различных заболеваниях и методах лечения. Нередко Али злили ее упрямство, умничанье и всезнайство. Но сейчас, именно в этот момент, ему стало ясно, что он наслаждался спорами с ней. Теперь Али уже точно знал, что Беатриче и была той самой женщиной, о которой он всегда мечтал. И он смел надеяться, что и она питает к нему подобные чувства. Что же, о Аллах, она нашла в этом торговце лошадьми?

Али посмотрел на лицо Саддина. Беатриче заставила его принять большую часть оставшегося опиума. Глаза кочевника были закрыты, он находился во власти наркотического средства. Но иногда все же вздрагивал от боли, и, хотя Беатриче привязала его руки и ноги к кровати, Селим и раб, который охранял ворота дома, должны были держать его изо всех сил.

Взгляд Али перекинулся на руки Саддина. Перед его глазами возникли картины, о которых ему не хотелось даже думать. Но он никак не мог избавиться от них. Волна злобы поднималась в нем. Что позволял себе этими руками босяк, жалкий вор? Что с его Беатриче…

– Эй, просыпайся, я ничего не вижу!

Али вздрогнул, когда Беатриче локтем ударила его по ребрам. Она схватила его за запястье руки, державшей ложку, и потянула в сторону.

– Держи вот так, ясно? – приглушенно донеслось из-под платка. Она, которая всегда стремилась по возможности меньше закутывать себя одеждой, сейчас добровольно закрыла волосы и лицо платками. Нет, они не мешали Али, но его грызло любопытство, к чему были эти старания. Что связывало ее с Саддином? Было ли это…

– Держите зеркала выше! – рявкнула Беатриче на двух рабов, стоявших на коленях за ней и Али. – Мне нужен свет не на полу или потолке, а там, где я оперирую!

Со стоном оба вновь высоко подняли зеркала над их головами. То были весьма дорогие круглые зеркала, обрамленные медью, величиной с колеса телеги и столь же тяжелые. Как долго еще смогут вынести такое напряжение эти люди? Али видел, что руки одного уже начали дрожать. А если они уронят зеркала? Но, похоже, это нисколько не волновало Беатриче, ведь имущество было не ее и, таким образом, могло быть уничтожено. Али вновь взглянул на лицо Саддина, красоту которого не испортило даже тяжелое заболевание. Может быть, в этом причина? Может быть, эта дьявольски притягательная внешность покорила Беатриче? Неужели на самом деле она так…

– Не спать, Али!

Требовательный голос Беатриче вернул его в реальность. Он послушно перерезал нить, которую она ему протягивала. Ему вдруг стало понятно, что он присутствует при совершенно уникальной в своем роде операции, пропустив между тем очень многое, например, не рассмотрев строение внутренних органов и не послушав объяснения человека, который в этом разбирался. И все из-за какого-то кочевника, пришлого, необразованного торговца лошадьми. Али поймал себя на мысли, что втайне желал, чтобы Сад-дин не перенес этой операции.

– Где, ради всего святого, полотенца? – нетерпеливо выкрикнула Беатриче. – Может хоть кто-нибудь в этом доме найти еще чистые полотенца?

Али покачал головой. Кругом царил переполох. Каждый слуга был занят какой-нибудь необычной для себя работой. Особенно доставалось рабам с кухни. Им приходилось бегать взад-вперед и приносить то чистые инструменты, то свежую кипяченую подсоленную воду, то чистые полотенца. Рядом с кроватью образовалась куча окровавленных тряпок. Али становилось дурно от одной мысли, что этими, теперь окровавленными простынями была некогда заправлена его кровать, а вилкой, которой придерживались внутренности кочевника, он совсем недавно накалывал куски жаркого из баранины. «Завтра надо дать распоряжения слугам выбросить на помойку белье и столовые приборы», – подумал он.

– Сейчас будем зашивать, – сказала Беатриче.

Али смотрел с удивлением. Перед ним на маленькой тарелке лежало нечто, напоминающее толстого кроваво-красного блестящего червя. За время своей медицинской практики он повидал многое, но сейчас почувствовал тошноту. На этой тарелке ему подавали вкусный сыр! И ее тоже теперь следовало выбросить – или никогда не есть с нее.

Али завороженно наблюдал за тем, как Беатриче быстро – он едва успевал следить за движениями ее пальцев – делала узлы, сшивая ткани, названия которых ему были еще неизвестны. Он вздохнул. Беатриче была удивительной, достойной восхищения! Если Али когда-то и сомневался в ее познаниях в медицине, то теперь они окончательно рассеялись. Она знала много, может быть, больше, чем он сам. И даже несмотря на ее слабые познания в травах, применяемых в терапии, мастерством исцеления она владела лучше всех известных врачей римской и греческой античности.

«Ну, спрашивай ее, болван! – подумал он. – Узнай, как называются ткани, которые она сшивает, расспроси об их функциях. Аллах дарует тебе такую уникальную возможность, так используй же ее!»

Но он не мог. Как только Али хотел открыть рот, тут же видел перед собой Беатриче, склонившуюся над Саддином и целующую его. Эта картина ранила его в самое сердце, уничтожая все мысли.

«Может, ты умрешь, жалкий мерзавец! – с ненавистью думал Али. – И сгоришь в огне ада!»

Беатриче опустилась на банкетку в рабочем кабинете лекаря и с благодарностью приняла мятный чай с хрустящим хлебом, которые протянул ей Али. Она не была голодна, но здравый смысл подсказывал, что необходимо перекусить. То была самая сложная операция на слепой кишке за всю ее медицинскую биографию. Она длилась более двух часов, хотя в обычных условиях Беатриче хватило бы на нее и тридцати пяти минут.

Рядом, в комнате для пациентов, находился Саддин. Вскоре после операции он смог даже говорить. Аллах дал ему силы пережить это хирургическое вмешательство. Беатриче сделала все, что было в ее силах. Слепая кишка была уже перфорирована. Несколько раз она обрабатывала брюшную полость Саддина соляным раствором, чтобы, по возможности, удалить весь гной. Сейчас ей оставалось надеяться лишь на то, что этих средств было достаточно и швы не разойдутся, и молить об этом Господа. Нитки, которые дал ей Али, оказались невообразимо толстыми. Во время операции ее не оставляло ощущение, будто она пытается вязать пуловер из корабельных канатов. Только бы не лопнул ни один из швов! Перед глазами Беатриче возникли ужасные видения внутренних кровотечений, повреждений кишок и сосудов, тяжелого воспаления брюшины. Любое осложнение, в применении к этой эпохе, где еще не знают антибиотиков и не владеют методами интенсивной терапии, могло иметь самые печальные последствия. Трудно представить, что за этим последовало бы…