ободранной об острые ракушки кожей. Если он не умирал, его заковывали в кандалы на неделю-две, давая возможность оправиться. Немного восстановив свои силы, он возвращался к своим обязанностям, и никто не называл данное наказание пыткой.

Мы жгли пленников каленым железом, прикладывали им к лицу горящие угли, поджаривали их на костре. Мы отрезали у мужчин половые органы и насиловали их жен у них на глазах. Мы накидывали людям на голову веревочную петлю и с помощью палки затягивали веревку все туже и туже, покуда у них глазные яблоки не вываливались из орбит и не повисали под глазницами, — все это для того, чтобы заставить пленных признаться, где они спрятали деньги.

Да, мы жестоко пытали пленных, но знали, что испанцы обращались бы с нами точно так же, если бы захватили нас. Испанцы часто подвергали мучительным пыткам какого-нибудь раба-индейца для того лишь, чтобы все прочие рабы боялись и уважали их.

Начав разыскивать Худаса — на третий день нашего пребывания в Маракайбо, когда мы уже собирались сниматься с якоря, — я направился в знакомый трактир, предположив, что он мог вернуться туда, поскольку знал о каком-нибудь тайнике с ценностями. Я не нашел там Худаса — да и никакого золота тоже, — но нашел тела сыновей его прежнего хозяина. У одного череп был раскроен топором или томагавком. Кажется, тогда я в первый и последний раз в жизни видел человеческое лицо, разрубленное пополам. Второй был расчленен — похоже, заживо: ему отсекли руки и ноги, а все прочее оставили истекать кровью.

Позвольте мне сказать здесь об испанцах и испанском короле одну вещь, которую большинство современных людей не знает. Даже не все пираты знали это. Когда испанец получал в дар от своего короля земельные владения, он должен был поклясться, что будет защищать и учить христианству коренных американцев, чью землю получал в собственность.

Вряд ли кто-нибудь из них делал это. Да, индейцев учили христианству, но занимались этим не люди, владевшие их землей, а священники и монахи — иезуиты, францисканцы и доминиканцы. Они же защищали индейцев по мере своих сил. Главным образом — от испанцев-мирян.

Прочитав все это, вы неминуемо весьма сурово осудите людей вроде капитана Берта, Худаса и меня, и я не говорю, что мы не заслуживаем осуждения. Несомненно, Бог будет судить нас со всей строгостью. Но Бог не забудет, что эпоха, когда мы, буканьеры, грабили Испанский материк, отличается от современной эпохи и что люди, которых мы пытали из-за золота, предали бы нас пыткам просто забавы ради.

Все мы знали, что Маракайбо богатый город. Но он оказался даже богаче, чем мы предполагали. Мы загрузили наши корабли и два испанских судна, стоявших в гавани, и направились к Ямайке с таким грузом золота, серебра и какао-бобов, что я не удивился бы, если бы капитан Берт отказался от своих дальнейших планов и поплыл прямиком домой в Суррей.

Он этого не сделал, но прежде чем продолжить, я хочу рассказать еще немного про Маракайбо. Испанцы допустили там (на мой взгляд) две типичные для них ошибки, позволившие нам действовать столь свободно.

Во-первых, они слишком полагались на свои укрепления. Они предвидели один вариант штурма и подготовились к нему. Когда кто-нибудь так поступает, противник видит это и составляет планы с учетом обстоятельств. Недостаточно просто принять меры против нападения в лоб, игнорируя все остальное. Если бы полковник, с которым я разговаривал в крепости, патрулировал берега Голубиного острова, нам не удалось бы застигнуть гарнизон врасплох.

Во-вторых, они потеряли город не по вине одного человека. В этом виноваты практически все находившиеся там испанцы, кроме солдат под командованием генерала Санчеса. (Именно они погибли в большем количестве, чем все остальные, но по крайней мере они не подверглись пыткам.) После того как мы захватили крепость, у генерала Санчеса осталось восемьсот солдат. В Маракайбо было по меньшей мере пять тысяч мужчин, способных держать в руках оружие, и многие из них имели в своем распоряжении мушкеты, пистоли и мечи. Вряд ли среди них нашелся бы хоть один, у кого не имелось бы топора или ножа. Если бы этих мужчин организовали и бросили против нас, нам пришлось бы убраться из города, причем спешно. Никто этого не сделал. Сомневаюсь, что хотя бы сотня из пяти тысяч сражалась с нами. Они рассчитывали, что их защитят солдаты, и солдаты пытались защищать горожан вместо того, чтобы атаковать нас. Если бы они предприняли решительную атаку, когда мы пьянствовали и грабили город, они бы в два счета оттеснили нас к нашим кораблям.

Может, полковник в крепости был тупым? Такое не исключено — в конце концов, я же обманул его. Но я говорил по-испански по меньшей мере не хуже, чем он сам, и у него не было причин не доверять мне. Северная оконечность острова представлялась самым логичным местом для предполагаемой высадки противника, и полковник устроил там хорошо продуманную засаду. Если бы мы напоролись на нее, как он рассчитывал, нас бы всех перебили. Нет, он был не тупым, а недальновидным.

Я пишу эти строки в канун Рождества, и именно о Рождестве я собираюсь читать проповедь на полуночной мессе.

Прежде чем вернуться к Маракайбо, должен сказать, что моя проповедь, похоже, удалась. Для начала я объяснил, что ум, поставленный на службу Богу, есть великое благо, но судят нас не по нему.

— Это природное качество. Для Бога благоволить к вам за ваши умственные способности было бы столь же несправедливо, как благоволить ко мне за мой высокий рост. Все мы от рождения наделены одними талантами — сокровищами, дарованными нам Всемогущим, — и лишены других. Если мы умны, мы употребляем наш дар на служение Богу. Каждый участник нашего хора родился с прекрасным голосом и разумно предпочел славить им Господа. Вы можете привести много других примеров, я знаю.

Святой Фома Аквинский был гением, и святой Франциск Ассизский напоминает нам Христа больше, чем любой другой святой. Я не удивлюсь, если узнаю, что святая Тереза Авильская являлась самой выдающейся женщиной после Богоматери. Обрел ли кто-нибудь из них большее райское блаженство, чем брат Джунипер? Нет, заверяю вас, и они не хотели бы этого. Многие святые были всего лишь детьми к моменту своей смерти — в первую очередь мне в голову приходит святая Агата, но есть много других. Бернадетта была простой деревенской девушкой, как и святая Жанна.

Я мог бы перечислять подобные примеры целый день, но вы видели много лучшие примеры, когда пришли в церковь. Мудрецы с Востока были призваны стать свидетелями Вочеловечения Бога. И пастухи тоже. Пастухи и мудрецы, они были призваны в свидетели.

Так и я призван. И каждый из вас призван, иначе вы не находились бы здесь. Многие из вас умны, я знаю. Я знаю также, что я неумен. Я человек простой и не всегда добродетельный — человек, который в лихие времена мог бы стать свиноводом или пиратом. Понимая это, я безмерно счастлив сознанием, что Бог не принизил меня, поскольку я не гений. Он просит меня об усердии, и это качество по силам проявить каждому из вас. Если я усердно постигаю волю Божью относительно меня и усердно ее выполняю, то являюсь одним из свидетелей, угодных Христу.

Не важно, капитаны мы или простые матросы. Мудрецы ушли и стали рассказывать всем о пришествии в мир Христа. Пастухи сделали то же самое: начали разносить по свету благую весть о великой радости.

Мы с вами тоже можем сделать это. Если мы понимаем, что значит Рождество и в чем заключается истинное счастье, нам остается только пожелать всем остальным веселого Рождества. Причем от всей души.

Я желаю вам веселого Рождества, праведные члены Святого Семейства. Веселого Рождества всем нам, всем до единого.

И вот я сижу, кусая кончик ручки. Я уверен, что забыл половину вещей, которые хотел написать про Маракайбо. Несомненно, это к лучшему.

В Маракайбо я понял, почему капитан Берт хотел бы получить в свое распоряжение двести военных моряков. Он бы их организовал и удерживал от грабежей, покуда не разбил бы испанцев наголову, а не просто прогнал из города. Генерал Санчес тоже мог бы организовать своих испанцев и нанести нам сильный удар в первый же вечер. Я уже говорил, что произошло бы в таком случае. Может, он был никудышным генералом? Вряд ли. Мне кажется, он хорошо понимал, как следует действовать. Но генерала слишком волновало, что скажут люди, если он предоставит горожанам спасаться бегством — или попадать в плен —