Поэтому безопаснее было охотиться на дикий скот, но завалить такое животное было весьма непросто. Приходилось долго выслеживать и подкрадываться, и в трех случаях из четырех ты возвращался с охоты с пустыми руками. За все время, пока я оставался с Валентином, я убил дикую лань, оленя и еще одну свинью. У нас всегда с избытком хватало еды, а также мяса для копчения.

А вот с хранением мяса возникали проблемы. Если оно намокало, то начинало гнить, как любое мясо, и вдобавок там водились дикие собаки, готовые сожрать любые наши съестные припасы, оставленные без присмотра. Поначалу мы прятали мясо в какой-нибудь сухой расселине, которую прикрывали плоским камнем, чтобы собаки не добрались. Позже Валентин сказал, что знает одну сухую пещеру, которую можно использовать в качестве хранилища.

Мы пошли взглянуть на нее, и там валялись кости — кости по меньшей мере сотни людей. Я спросил, кто они были такие, и Валентин сказал: «дикари» — другими словами, коренные американцы. Они прятались в той пещере, но их нашли и убили всех до единого. Мы сгребли кости в глубину пещеры и оставили там наше копченое мясо. Перед уходом мы заложили вход в пещеру камнями. Входное отверстие было небольшим, но сама пещера имела весьма значительные размеры. Я удивился, что там нет летучих мышей, но Валентин сказал, что для них у пещеры слишком низкий потолок, они любят спать гораздо выше. Я сказал, что для меня тоже потолок слишком низкий, поскольку я не мог там выпрямиться во весь рост, хотя Валентин мог.

На следующий день, насколько помню, я завалил дикого быка. Он загнал нас на скалы, и таким образом я получил возможность перезарядить мушкет и выстрелить еще раз. В общей сложности я выстрелил пять раз. Я знаю это, поскольку считал выстрелы. Когда мы разделывали тушу, я нашел всего три пули. То есть средний результат.

После этого я начал беспокоиться о том, что же будет, когда у меня иссякнут запасы пороха. Пули я мог вернуть обратно (иногда) и использовать снова. Но когда я израсходую весь порох, мне придется туго. Вдобавок рано или поздно я истрачу и последнюю пулю тоже. Я подумал, что надо бы изготовить луки и стрелы. Я почти не сомневался, что у нас получится, но я совершенно ничего не знал о стрельбе из лука. И если лук не хуже ружья, почему люди перестали пользоваться луками с появлением ружей?

И вот однажды, когда мы готовили обед, я снова принялся расспрашивать Валентина про охотников. Я сказал, что жизнь в Джунглях вполне меня устраивает, но охотники, вероятно, живут лучше. Во-первых, они могут покупать порох и пули у моряков, которым продают мясо.

— И еще ром, Кристоф. Швейные иглы и суровые нитки для парусного шитья, с помощью которых они шьют одежду. А когда они получают деньги за мясо, они отправляются на Тортугу, чтобы напиться и переспать с женщиной.

— Тогда почему бы нам не присоединиться к ним? Мы умеем охотиться.

— Они вернут меня Лесажу, и он забьет меня до смерти.

— Не вернут, если не узнают тебя. Здесь ведь наверняка много разных группок. Капитан, оставивший меня тут, сказал, что на острове полно буканьеров.

— О да.

— В таком случае мы можем присоединиться к каким-нибудь другим, а если Лесаж тебя увидит, я помогу тебе отделаться от него. Когда он видел тебя в последний раз?

Валентин пожал плечами:

— Год назад, наверное. Может, два.

— Думаю, тебе уже нечего опасаться. Ты тогда уже был такой заросший?

Он помотал головой.

— Отлично. Бороду сбривать не надо, просто подровняешь. Назовешься новым именем, а если кто- нибудь скажет, что ты беглый слуга Лесажа, говори, что он злонамеренно лжет и что ты видел, как он убил человека здесь, в джунглях. Это ж все детсадовские приемы, Валентин, — мой отец научил меня таким вещам, когда я был еще малым ребенком.

— Охотники не примут меня без мушкета. Для охоты нужен мушкет.

Именно тогда я понял, почему капитан Берт дал мне мушкет. Я немного подумал, а потом сказал:

— Ладно, вот как мы поступим. Я пойду один. На Тортуге можно купить мушкет?

— Наверное. Я там не был.

— Наверняка можно. Ружья у буканьеров изнашиваются, как любые вещи. До выпивки я не охоч, и вряд ли там найдется хоть одна девка, которую мне захотелось бы трахнуть. Поэтому я куплю тебе мушкет, когда раздобуду порох и пули для себя. — Тут мне в голову пришла новая мысль. — Еще я куплю ножницы и расческу, а также маленькое зеркало. Может, какую-нибудь одежду. Я оставлю все вещи в пещере, где мы храним копченое мясо. Ты найдешь их, когда заглянешь туда в следующий раз. И потом мы с тобой снова станем ходить парой, как сейчас.

— И я смогу вернуться домой…

— Верно! Если ты не будешь спускать все деньги на Тортуге, а сбережешь часть, ты сможешь оплатить дорогу домой, или, может, мы найдем для тебя какое-нибудь идущее во Францию судно, где требуются матросы.

На самом деле убеждать Валентина пришлось гораздо дольше, но в конце концов он признал мою идею дельной.

Если вы дочитали досюда, наверняка уже гадаете относительно Лесажа, и поверьте мне, я просто голову сломал. Я попросил Валентина описать своего хозяина, и он сказал, что Лесаж сильный мужчина, ростом пониже меня, но повыше его, с крупным носом и заурядным лицом. Под такое описание подходила не одна сотня парней. Мой Лесаж был пиратом, а Валентинов Лесаж — охотником, и мне представлялось, что Лесаж — довольно распространенное имя во Франции. В общем, я так ничего и не выяснил, и мне оставалось только гадать, не один ли и тот же это человек.

Потом мы отыскали лагерь буканьеров, и я вошел туда один. Я думал, что мне зададут кучу вопросов, и заранее продумал все ответы, по большей части лживые. Однако меня не стали допрашивать с пристрастием. Когда я сказал, что меня ссадили с корабля на берег, я ожидал, что они спросят, почему капитан решил избавиться от меня. Но они не спросили. Они поинтересовались, охотился ли я прежде. Я сказал, что убил двух свиней, лань и оленя, пока искал людей на острове, и накоптил мяса. (Я показал несколько кусков копченого мяса.) Вот и все. Я не был французом, и буканьеры наверняка это поняли, но последние две или три недели я много разговаривал с Валентином, а некоторые из них сами плохо говорили по-французски. В лагере жили пятеро охотников, свора псов и пара слуг. Слуги всю ночь поддерживали костры, чтобы отгонять москитов, а остальные спали.

На следующее утро мы отправились на охоту. Я выстрелил в оленя с близкого расстояния и промазал. К концу дня у нас было две лани, одна косуля и один олень — все не мои. Мы выпотрошили убитых животных и отнесли в лагерь, где слуги освежевали туши чуть ли не быстрее, чем я написал эту фразу, и начали нарезать мясо для копчения.

Я спросил, не оставим ли мы часть мяса на ужин, и парень, к которому я обратился, плюнул мне под ноги. Его звали Ганье. На башмак мне он не попал, да и не метил в него, полагаю, но мне такое поведение не понравилось. Потом мужчина по имени Мелин объяснил мне, что, по обычаю Берегового братства, никто не ест, пока охотничий отряд не убьет столько животных, сколько в нем людей. Ночью, когда все спали, я хотел съесть немного копченого мяса, которое принес с собой, но в последний момент удержался.

На следующий день мы добыли шесть животных, и я опять не убил ни одного. Когда мы вернулись в лагерь и слуги принялись готовить ужин для нас, Ганье попросил меня показать мой кинжал. Я вытащил клинок и отдал ему. Он с восхищением рассмотрел его и попросил показать ножны. Взяв у меня ножны, он вложил в них кинжал и засунул себе за пояс.

Когда я попросил отдать кинжал, он просто послал меня подальше. Тогда я сбил парня с ног, крепко пнул пару раз и отобрал у него клинок.

В следующий миг охотники схватили меня и сказали, что мы с Ганье должны драться на дуэли. Мелин объяснил, что это будет честная дуэль, на мушкетах.

Дальше произошло следующее. Мелин отмерил двадцать шагов неподалеку от лагеря. Мы с Ганье встали на этом расстоянии друг от друга и выстрелили из мушкетов в воздух, чтобы заново зарядить оружие для дуэли. Потом заложили в ствол пороховой заряд, забили шомполом пулю, насыпали затравочный порох на полку и так далее. Ганье управился гораздо быстрее меня и стоял, поставив мушкет прикладом на землю,