— Что швырнул?

— Да колесо же!

А ведь правда, покрышка ударила в стекло прямо перед ее лицом. Но в памяти Шермана мелькнуло и еще кое-что… чпок!.. толчок заднего бампера, и нет щуплого парнишки. У Марии вырвалось рыдание.

— Слушай, возьми себя в руки. Теперь совсем недалеко.

Она шмыгнула носом.

— Господи…

Шерман протянул левую руку и стал массировать ей затылок.

— Ты молодчина. Вела себя как герой.

— Ох, Шерман.

Особенно нелепо — он сам чувствует, как это нелепо, — что его подмывает улыбнуться. Я ее спас! Я — ее защитник! Он продолжал массировать ей затылок.

— Это была всего лишь покрышка, — говорит защитник, упиваясь ролью утешителя слабых. — А то бы разбилось лобовое стекло.

— Он бросил… прямо в меня.

— Знаю, знаю. Но теперь все в порядке. Все позади.

Но мысленно он слышал: чпок! — и нет щуплого парнишки.

— Мария, по-моему, ты… то есть мы одного из них сбили.

Ты… Мы… Глубокий патриархальный инстинкт уже назойливо подталкивает взять вину на себя.

Мария молчит.

— Знаешь, когда нас занесло… Был такой вроде бы звук… звучок: чпок!

Мария ничего не говорит. Шерман смотрит вопросительно. Наконец она отозвалась:

— Д-да… Может быть, не знаю. Плевать, Шерман! Главное, мы оттуда выбрались!

— Ну ясно, это главное, но…

— О господи, Шерман! Это был какой-то кошмар!

И она стала давиться рыданиями, не сбавляя скорости и внимательно глядя вперед через лобовое стекло.

— Все позади, дорогая. Теперь все хорошо.

Он еще немного помассировал ей шею. Щуплый мальчишка только что стоял там. Чпок! И его там уже нет.

Движения на автостраде все прибавлялось. Рой красных задних огней впереди увильнул под путепровод, и начался пологий подъем. Скоро мост. Мария сбавила газ. Площадь с турникетами раскинулась в темноте бетонным пространством, мутным и чуть в желтизну от света фонарей. Красные огни разобрались на стайки перед каждой будкой. А впереди уже ощущалась густая чернота Манхэттена.

Весомая… в огнях… и столько народу… Столько людей окружают Шермана на этом желтом бетонном пятаке… и хоть бы один догадался, что он сейчас пережил!

Шерман выждал, пока они не выехали на проспект ФДР и не покатили вдоль берега Ист-Ривер к себе, в белый Манхэттен, и Мария окончательно успокоилась, и только тогда снова завел разговор на эту тему:

— Так как по-твоему, Мария? Может, заявить в полицию?

Она не ответила. Он повернул к ней голову; она хмуро смотрела на дорогу.

— Как ты считаешь?

— Зачем?

— Ну, просто я подумал…

— Шерман, заткнись. — Она проговорила это тихо, даже ласково. — Не мешай мне спокойно вести машину.

Впереди показалась знакомая ограда Центральной нью-йоркской больницы. Конструктивистская готика. Белый Манхэттен! Мария свернула с проспекта на Семьдесят первую улицу. Припарковалась против перестроенного особняка, где на четвертом этаже помещалась ее «конспиративная квартирка». Шерман вылез и поторопился осмотреть заднее крыло «мерседеса». Слава тебе господи! Ни вмятинки и ни малейшего следа — по крайней мере, сейчас, в темноте. Мужу Мария сообщила, что прилетает завтра, поэтому багаж надо было пока перетаскать из машины наверх. Шерману трижды пришлось карабкаться по скрипучей лестнице в тусклом нищенском свете «экономичных ламп», волоча ее модные чемоданы на четвертый этаж.

Она сняла ярко-синий жакет с парижскими плечами и положила на кровать. Шерман тоже снял пиджак — он действительно разорвался на спине по швам. «Хантсман», Сэвил-Роу, Лондон. И стоил достаточно дорого. Шерман бросил пиджак на кровать. Рубашка на нем была мокрая, хоть выжми. Мария скинула туфли, села на венский стул у одноногого стола, облокотилась и подперла голову ладонью. Старый стол сразу жалобно накренился. Тогда она выпрямилась и взглянула на Шермана.

— Я хочу выпить. А ты?

— Хочешь, чтобы я налил?

— Угу. Мне — много водки, капельку апельсинового сока и лед. Водка в кухонном шкафчике.

Шерман вышел в тесную кухоньку, включил свет. На плите на краю немытой сковороды сидел таракан. Ну и черт с ним. Шерман смешал водку с апельсиновым соком для Марии, себе налил в высокий стакан виски, положил лед и чуть-чуть добавил воды. И тоже сел за стол напротив Марии. Оказалось, что стакан крепкого — как раз то, что ему надо. Каждый ледяной глоток приятно жег под ложечкой. Машину занесло. Чпок. И того, долговязого и щуплого, там больше нет.

Мария уже отпила половину большой рюмки, которую он ей налил. Зажмурилась, запрокинула голову. А потом взглянула на Шермана и устало улыбнулась.

— Знаешь, — сказала она, — а я ведь, ей-богу, думала, что нам… крышка.

— Что будем делать теперь?

— В каком смысле?

— Я думаю… по-моему, надо заявить в полицию.

— Ты уже говорил. Объясни зачем.

— Это же была попытка ограбления… И потом, мне кажется, что ты… не исключено, что ты одного из них сшибла.

Мария молчала.

— Когда, ну, помнишь? Ты газанула и машину занесло.

— Знаешь, что я тебе скажу? Надеюсь, что так оно и было. Но если даже и так, удар был совсем слабый. Я почти ничего не услышала.

— Да. Только чпок, и его нет.

Мария пожала плечами.

— Я просто размышляю вслух, — сказал Шерман. — Мне кажется, надо заявить. Так мы себя обезопасим.

Мария шумно выдохнула, как человек, возмущенный до предела. И отвернулась.

— Понимаешь, а вдруг этот парень пострадал.

Она оглянулась на него и ответила со смехом:

— Честно признаться, меня это не беспокоит ни вот столечко.

— Да, но что, если…

— Слушай, мы выбрались оттуда, а как — не имеет значения.

— Но если…

— Мура все это, Шерман. Куда ты хочешь обратиться со своим заявлением? И что ты им скажешь?

— Не знаю. Расскажу, как было на самом деле.

— Шерман, я тебе сейчас сама расскажу, как было на самом деле. Я — девушка из Южной Каролины, и я изложу тебе все простым английским языком. Два ниггера хотели нас убить, но мы от них удрали. Два ниггера напали на нас в джунглях, чуть нас не убили, но мы выбрались из джунглей и спаслись. Только всего и делов.

— Да, но представь себе, что…