головой в направлении заднего сиденья.
В зеркальце появились глаза шофера, взгляды опять сцепились.
— Ха-ха-ха-ха, — отозвался шофер и умолк.
— Ты не волнуйся, — сказал Куигли. — В эпицентре беспорядков безопаснее, чем на периферии. Это известный факт.
Шофер снова глянул на Куигли и произнес свое «ха-ха-ха-ха». После этого он притих, очевидно прикидывая, кого больше бояться — демонстрантов, к которым приближалась машина, или преступника, сидящего сзади, всего в нескольких дюймах от его пока еще не свернутой шеи. Он опять поймал в зеркальце взгляд Шермана, ухнул в разверстую полость и выскочил прочь с вытаращенными от ужаса глазами.
— Ничего не будет, — сказал Шерману Киллиан. — Там посты полиции. Не дадут им разгуляться. Кстати, каждый раз одна и та же компашка: Бэкон и его люди. Вы что, думаете, в Бронксе кому-нибудь до вас есть дело? Не льстите себе. Это все одна и та же компашка выкидывает одни и те же номера. Чистой воды шоу. Вы только не открывайте рта и не смотрите по сторонам. На сей раз у нас для них сюрприз.
Свернув на Уолтон авеню, автомобиль нырнул в толпу. Толпа смыкалась вокруг всего цоколя огромного здания на вершине холма. До Шермана донесся голос, усиленный громкоговорителем. Послушная этому голосу, толпа поднимала скандеж. Человек, орущий в микрофон, похоже, стоял на крыльце, ступени которого выходили на Сто шестьдесят первую улицу. Над морем голов там и сям торчали камеры съемочных групп.
— Мне ка-а-к — остановить? Ха-ха-ха-ха.
— Езжай, езжай, — сказал Куигли. — Я скажу, когда остановиться.
— Ха-ха-ха-ха.
Киллиан — Шерману:
— Войдем через боковой. — Затем водителю: — А сейчас направо.
— Ну и нарооодищу! Ха-ха-ха-ха.
— Во-во, здесь направо, — распоряжался Куигли, — а насчет этих не беспокойся.
— Пригнитесь, — сказал Шерману Киллиан. — Шнурок поправьте или там еще что-нибудь.
Машина поехала вдоль нижней стороны огромного белокаменного здания. Но Шерман сидел прямо, не сгибаясь. Ничто теперь не имело значения. Когда же начнется? Взгляду предстали сине-оранжевые фургоны с решетками на окнах. Толпа на тротуаре не умещалась, выплескивалась на мостовую. Все лица были повернуты в сторону входа со Сто шестьдесят первой улицы. Голос из громкоговорителя горячил толпу, стоящие на ступеньках крыльца начинали скандеж.
— Чуть влево, — скомандовал Киллиан. — Вот сюда. Вон ту красную фишку видите? Вот тут.
Автомобиль свернул под девяносто градусов к поребрику у стены здания. Человек в форме, напоминающей полицейскую, поднял с середины парковочной площадки коническую пластиковую фишку. Куигли прижал левой рукой к лобовому стеклу какую-то карточку — видимо, чтобы ее заметил полицейский. На тротуаре стояли еще четверо или пятеро полицейских. На них были белые рубашки с короткими рукавами, на бедре у каждого по огромному револьверу.
— Когда я открою дверцу, — инструктировал Киллиан, — становитесь между мной и Эдом — и вперед.
Они вылезли. Куигли был от Шермана справа, Киллиан слева. Люди на тротуаре глазели на них, но никто, похоже, не знал, кто они. Трое полицейских в белых рубашках отделили толпу от Шермана, Куигли и Киллиана. Киллиан ухватил Шермана за локоть и повел к двери, Куигли тащил тяжелый чемоданчик. Полицейский в белой рубашке встал в дверях, потом отступил в сторону, пропуская их в вестибюль, освещенный тусклыми флюоресцентными лампами. Справа была дверь в какое-то, вероятно служебное, помещение. Взгляд Шермана различал черные и серые силуэты людей, сидящих на скамьях.
— Спасибо им, демонстрацию на том крыльце устроили, — сказал Киллиан. Его голос был резким и напряженным. Двое сержантов проводили их к лифту, еще один распахнул дверцу.
Вошли в лифт, сержант шагнул за ними следом. Он нажал кнопку девятого этажа, поехали вверх.
— Спасибо, Брюси, — сказал сержанту Киллиан.
— Не за что. А вот Берни можете поблагодарить.
Киллиан глянул на Шермана, дескать, что я говорил?
На девятом этаже у дверей комнаты, помеченной табличкой «Секция № 60», в коридоре толпились и шумели люди. Выстроившись в цепь, судебные приставы теснили их в сторону.
— Эй!.. Вон он!
Шерман смотрел прямо перед собой. Когда же начнется? Вдруг перед ним возник человек — белый, высокий блондин с глубокими залысинами по обеим сторонам лба. На нем был темно-синий блейзер и галстук в тон, рубашка с полосатым передом и белым жестким воротничком. Тот самый репортер, Фэллоу. Последний раз Шерман видел его у Центрального распределителя… перед тем как войти туда…
— Мистер Мак-Кой! — Тот самый голос.
Находясь между Киллианом с одной стороны, Куигли с другой и позади сержанта Брюси, прокладывающего дорогу, Шерман чувствовал себя словно в составе летящей эскадрильи. Они смели с пути англичанина и вошли в дверь. Зал суда. Слева толпа… места для зрителей… черные лица… нет, вот несколько белых… В одном из передних рядов высокий негр с золотой серьгой в ухе. Он привстал и, тонкой длинной рукой указав на Шермана, произнес басовитым, нутряным полушепотом:
— Это он! — Потом громче: — Не под залог, а под замок!
Откликнулся низкий женский голос:
— За решетку!
Уже? Нет, пока нет. За локоть его держал Киллиан, шепча на ухо:
— Игнорируйте!
Вопль резким фальцетом:
— Шерррр-мааанннн… Шеррр-мааанннн!
— МОЛЧАТЬ! ВСЕМ СЕСТЬ!
Такого зычного голоса Шерману еще не доводилось слышать. Сперва он подумал, это относится к нему. Почувствовал себя ужасно виноватым, хотя и не произнес ни звука.
— ЕЩЕ ОДИН ВЫКРИК — И Я ВСЕХ УДАЛЮ ИЗ ЗАЛА. Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ?
На судейском помосте под надписью «НА ГОСПОДА УПОВАЕМ» стоял тощий человек с ястребиным носом, лысый, в черной мантии, он опирался кулаками выпрямленных рук о крышку стола, словно бегун, готовый рвануть вперед со старта. Он обвел публику свирепым взглядом — Шерману были видны бешеные белки его глаз. Демонстранты возроптали, но затихли.
Судья — это был Майрон Ковитский — продолжал смотреть на публику испепеляющим взором.
— В этом зале говорят тогда, когда велит суд. Свои суждения о согражданах высказывают те, кто избран в состав присяжных, и тогда, когда об этом их просит суд. Вы встаете и докладываете ваше частное мнение, когда суд предлагает вам встать и доложить. А до тех пор — ВСЕМ СИДЕТЬ И МОЛЧАТЬ! ЗДЕСЬ СУД… А СУД — ЭТО Я! Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ? Если среди вас есть такие, кто со мной не согласен и хотел бы выразить суду свое неуважение, то им я могу предложить провести некоторое время в качестве гостей штата Нью-Йорк и на досуге поразмыслить над моими словами. Я — ПОНЯТНО — ВЫРАЖАЮСЬ?
Он прошелся глазами по рядам слева направо, потом справа налево и опять слева направо.
— Хорошо. Теперь, когда вы все поняли, надеюсь, вы сможете наблюдать происходящее как ответственные члены общества. Пока вы таковыми остаетесь — пожалуйста, наблюдайте, зрительские места в вашем распоряжении. Как только выйдете за рамки — вы пожалеете, что встали сегодня с постелей! Я — ПОНЯТНО — ВЫРАЖАЮСЬ?
Его голос опять достиг такой силы и так внезапно, что публика словно бы отпрянула, страшась вновь навлечь на себя гнев этого низкорослого яростного человека.
Ковитский сел и расставил руки. Мантия его распахнулась как два крыла. Наклонил голову. Под зрачками все еще виднелись белки. Стало тихо. Шерман, Киллиан и Куигли стояли у барьера, отделявшего зрительскую аудиторию от места, предназначенного собственно суду. Ковитский остановил взгляд на Шермане с Киллианом. Похоже, он и на них гневался. Выдохнул как бы с отвращением.
