адвокат.

— Что же он делает за полсотни? — поинтересовался Шерман.

— Доводит только до прений сторон. Если надо выступать на процессе, то уже не берется. И слышать не хочет. Узкий специалист. Ну, так как ваши дела?

Шерман рассказал о своих неудачных попытках связаться с Марией.

— Чует мое сердце, что она обзавелась адвокатом, — говорит Киллиан.

А сам, прикрыв глаза, крутит шеей, как боксер перед началом поединка. Шерман находит это невежливым, но проглатывает.

— И адвокат не велит ей разговаривать со мной?

— Я бы первым делом ей это посоветовал, будь она моя клиентка. Не обращайте внимания. Это я вчера делал мостик с нагрузкой. Похоже, повредил малость шею.

Шерман посмотрел на него с удивлением.

— Раньше я занимался легкой атлетикой, — говорит Киллиан. — Да вот допрыгался до компрессии. Так что теперь езжу в Нью-Йоркский атлетический клуб поднимать тяжести. Ну, вижу, там все делают мостик с нагрузкой, и я за ними. Наверно, в моем возрасте уже нельзя. Я, пожалуй, сам попробую ее поймать, — заключил он и перестал вращать головой.

— Каким образом?

— Придумаю что-нибудь. Половина моей практики состоит в том, чтобы разговаривать с людьми, которым этого не хочется.

— По правде сказать, — признается Шерман, — меня это очень удивляет. Мария… Мария не из тех, кто осторожничает. Она скорее авантюристка. Любит риск. Девчонка из южного захолустья, которая докарабкалась до дома номер девятьсот шестьдесят два по Пятой авеню… Прямо не знаю… Вероятно, это наивно с моей стороны, но я думаю, что она искренне… испытывает ко мне… Я думаю, что она меня любит.

— Ну, дом-то номер девятьсот шестьдесят два по Пятой авеню она тоже любит, ручаюсь, — сказал Киллиан. — И вполне может статься, что она решила больше не рисковать.

— Может быть, — согласился Шерман. — Но вот так взять и исчезнуть?.. Правда, ее нет всего два дня.

— Если на то пошло, от нашей конторы работает частный сыщик. Бывший следователь по особо крупным делам в полиции. Но не будем пока что влезать без нужды в лишние расходы. Думаю, что и не понадобится. У них на вас никаких материалов нет. Я разговаривал с Берни Фицгиббоном, помните, я вам говорил, у меня знакомый в Отделе особо опасных преступлений Окружной прокуратуры Бронкса?

— Вы с ним уже связались?

— Ну да. Пресса оказывает давление, вот они и взялись проверять автомобили. Только и всего. А так у них никаких материалов нет.

— Почему вы в этом уверены?

— То есть как это?

— Откуда вы знаете, что он сказал вам правду?

— Ну, может, и не всю правду, но врать мне он не будет. Вводить в заблуждение.

— Почему?

Киллиан устремил взгляд в дальний конец вестибюля дома № 100 по Сентр-стрит. Потом посмотрел на Шермана. И спросил:

— Вы ничего не слышали про Банк взаимных услуг?

— Банк взаимных услуг? Нет.

— Ну так вот. Вся работа в этом здании и вообще в системе уголовного судопроизводства города Нью-Йорка основана на принципе взаимных услуг. Все оказывают друг другу услуги, то есть делают вклады в банк. Раз, когда я только начинал в должности прокурорского помощника, мне досталось вести одно дело, и против меня был адвокат постарше, поопытнее. Он меня просто в бараний рог скрутил. Еврей один. Я ума не приложу, как к нему подступиться. Потолковал с прокурором, а прокурор был ирландец, как и я. Смотрю, он уже тащит меня в приемную к судье. Судья тоже был ирландец, старик, убеленный сединой. Помирать буду, не забуду. Входим, а он стоит у стола и играет в комнатный гольф, знаете, гоняешь мяч по ковру, а взамен лунок — чашки такие с выгнутыми краями. Вошли, а он даже головы не поднял, примеряется, как лучше ударить. Мой начальник ушел, я остался, стою. Судья говорит: «Томми…» Но смотрит только на мяч. Называет меня Томми, хоть я его вижу в первый раз, живого, а так — только в суде. «Томми, — говорит, — ты, похоже, хороший парень. Я слышал, один подлый еврей портит тебе жизнь». Я прямо рот разинул. Это же против правил, чтоб… Ну, словом, вы понимаете. Стою, не знаю, как ответить. А он говорит: «Можешь об этом больше не беспокоиться, Томми». На меня так и не взглянул. Ну, я ему: «Спасибо, судья», и ушел. Но после этого уже не адвокат меня, а судья адвоката в бараний рог гнет. Я не успею выговорить: «Протестую!» — а судья уже: «Протест принят!» Полный триумф. Так вот, это был в чистом виде взнос в Банк взаимных услуг. Я тогда еще ничем не мог отслужить судье. Взнос в Банк взаимных услуг — это не то что «ты мне, я тебе». Это — накопление про черный день. В Уголовном кодексе есть много скользких областей, где иногда приходится действовать, но стоит чуть оступиться, и не оберешься самых серьезных неприятностей, тут сразу нужна подмога, экстренная помощь. Вот поглядите на этих жучков, — он указал на рыщущих между неграми адвокатов и на Микки Лифтера. — Их по закону могут арестовать. И если бы не Банк взаимных услуг, тут бы им и конец. Но если ты исправно делал взносы в Банк взаимных услуг, тогда можно заключить контракт, это когда нужна крупная услуга. А заключил контракт, так уж не выполнить нельзя.

— Почему?

— Потому что у судейских есть такая пословица: «Что покатится, то и прикатится». То есть не позаботишься обо мне сегодня ты, тогда завтра и на меня не рассчитывай. Кто не слишком полагается на собственные силы, для того это довольно страшная угроза.

— И вы предложили вашему другу Фицгиббону заключить контракт? Правильно я выражаюсь?

— Да нет, просто он оказал мне заурядную любезность. О контракте пока речи нет. И по моей наметке, вообще до этого не дойдет. В настоящее время, на мой взгляд, непредсказуемый фактор — это ваша приятельница миссис Раскин.

— Я думаю, она не сегодня-завтра объявится.

— Если позвонит, сделайте следующее: назначьте встречу и свяжитесь со мной. Я никогда не отлучаюсь от телефона дольше чем на полчаса, даже в выходные. Мое мнение: вас надо будет зарядить.

— Зарядить? — в ужасе переспросил Шерман, догадываясь.

— Ну да. Зарядить записывающим устройством.

— Записывающим устройством?! — Из-за плеча у Киллиана Шерман снова увидел полуосвещенное пространство вестибюля, разглядел темные фигуры людей — одни стоят просунув голову и плечи в короба телефонов-автоматов, другие бредут из конца в конец своеобразной перекатывающейся походкой, шлепая громадными подошвами кроссовок, или уныло стоят голова к голове, сбившись, жалкими кучками. Микки Лифтер хищно рыщет по периферии этого разношерстного огромного стада.

— Пустячное дело, — говорит Киллиан, он думает, что сомнения Шермана носят технологический характер. — Рекордер прикрепляется пластырем к пояснице. А микрофон под рубашкой. Маленький, с кончик мизинца.

— Послушайте, мистер Киллиан…

— Да просто Томми. Меня так все зовут.

Шерман посмотрел в его узкое ирландское лицо над белым с загнутыми уголками воротничком лиловой рубашки. И ощутил себя словно на чужой планете. Он не будет звать его ни Томми, ни мистер Киллиан.

— Я встревожен происходящим, — сказал Шерман. — Но встревожен не настолько, чтобы тайно записывать на пленку свой разговор с близким мне человеком. Забудем об этом.

— Вполне правомерное действие по законам Штата Нью-Йорк. Так делают сплошь и рядом. Человек имеет право записывать собственные разговоры. И по телефону, и лично.

— Не в том дело, — говорит Шерман. И машинально выпячивает йейльский подбородок.

Киллиан пожимает плечами.