палатки. Настой из трав важно принимать на голодный желудок, а у Саймона и крошки во рту не было со вчерашнего дня, поэтому все естество требовало пищи. Странник знал, что скоро настанет день, когда он сможет удовлетворить голод тела. Ему осталось два визита: завтра в Доуктауне и в субботу в Пиктоу, а потом у океана он отпразднует окончание долгого путешествия, начавшегося на другом побережье. Конечно, ему еще предстоит совершить последний, самый приятный для Саймона акт соединения, чтобы завершить миссию.

Утром Саймон за два часа доехал до Доуктауна, который располагается на реке Мирамичи. Проезжая по главной улице городка, он видел, как река змейкой вьется между домов и улочек. Еще в пути Саймон заехал на небольшую ферму за Батурстом, где купил три яйца, и остановился у небольшого озера, чтобы позавтракать. Питательной растительности, которую он обычно ел, попадалось мало. Он не может поесть недозволенной пищи, пока не доедет до Атлантики, где порадует себя мясом. Саймон проткнул каждое яйцо шприцом с иглой для подкожных инъекций и извлек содержимое. Забавно наблюдать, как яйцо переходило из одной оболочки в другую: внутри шприца белок и желток превращались в столб желто-белого вихря. Такой же желтый с белыми крапинками, как разбитый глаз тигра! Трижды Саймон наполнял шприц и, выдавив содержимое в рот, проглотил смесь из желтка и белка. Потом он раскрошил скорлупу одного яйца на маленькие кусочки и проглотил их, чтобы пополнить запасы кальция в организме.

В Доуктауне рабочая неделя близилась к концу, и весь городок погрузился в тишину. Около десяти утра Саймон без труда нашел Проспект-стрит, где и припарковался на улице. Как всегда, он пунктуален. Дом священника находится чуть дальше по улице, среди обширной широкой лужайки. Саймон постучался, и хозяин спросил из-за двери:

— Саймон, это вы?

— Отец мой, — ответил он, — рад найти вас в добром здравии.

Пастор Прайс открыл дверь и впустил гостя в дом. Саймон сразу же почувствовал запах кедра. Осмотревшись, он заметил, что мебели в комнатах почти нет — жилище истинного аскета, — а деревянные полы отполированы до блеска.

— Я пожертвовал большую часть собственности и мебель нашей религиозной общине.

— Это не вызвало подозрений?

— Вероятно, все считают, что я переберусь жить в общину и проведу там остаток дней среди своих вещей. Представляете, какая досада! Впрочем, я это заслужил, а они пускай жалуются сколько угодно.

— Давайте присядем и поговорим, отец мой, — предложил Саймон.

Старый пастор провел гостя в гостиную, где еще сохранились два стула и прочный деревянный стол. Старик с трудом опустился на стул — у него был рак позвоночника.

— Сильно мучает спина? — участливо поинтересовался Саймон.

— Достаточно сильно. По крайней мере не дает забыть, что я еще жив! — Пастор посмотрел на тяжелый черный саквояж, который Саймон поставил на стол. — Как все произойдет?

— Постепенно и без боли. Вы никого не ждете?

— Обычно ко мне захаживают часто, но я задернул шторы, будто меня нет. Да и на стук можно просто не отзываться… Знаете, у меня только есть просьба.

— Просите что угодно.

— Я бы хотел помолиться.

— Мы обязательно помолимся, отец мой.

— Я предпочитаю молиться по канонам церкви, не так, как вы. Хочу обратиться к Господу Богу и попросить прощения за деяние, которое, как вы знаете, является грехом.

— Уверен, Господь простит вас ради нашего великого общего дела.

— И все же позвольте мне помолиться.

Саймон подумал немного, после чего снял сумку со стола и опустил на пол. Поставив локти на стол, он приподнял руки, пастор взял их в свои и, закрыв глаза, приступил к молитве: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам прегрешения наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение. Но избави нас от лукавого. Яко Твое. есть царство, и сила, и слава ныне и присно и во веки веков. Аминь». Пастор открыл глаза.

— Концепция греха очень интересная. Как по-вашему, Саймон?

— Довольно занимательная.

— В староанглийском говорится о долгах, но говорить о прегрешениях для меня намного интересней. На этом свете душа рассматривается как определенная территория, на которую любой может ступить без позволения. Но мы прощаем им прегрешения.

— Вы боитесь, отец Прайс?

— Нет. — Пастор убрал руки со стола. — Просто я позволяю вам совершить грех, но Господь простит нас обоих.

— Господь услышит наши молитвы. Мы снова станем единым целым и создадим праведный союз.

— Сын мой, сядь по правую руку от меня, пока я буду молиться за то, чтобы враги твои стали пылью под ногами.

Саймон снова поставил саквояж на стол и открыл.

— У нас нет врагов. Те, кто выступает против нашей веры, просто останутся позади. Они будут жить, утратив нашу веру. Мне искренне жаль их.

Он вынул из саквояжа пузырьки с травами и расставил на столе. Пастор с интересом следил за его действиями.

— Скляночки с порошками станут инструментом смерти моей?

— Это белладонна, — объяснил Саймон. — Благодаря ей вы заснете глубоким сном.

— А что потом вы сделаете со мной?

Саймон встал из-за стола, взяв пузырек с белладонной. На кухне пастора он нашел две чашечки и чайник. Саймон поставил чайник на плиту и вскипятил воду. Через полуоткрытую дверь он видел сгорбленную фигуру старика, сидящего за столом. И вновь неутомимый странник подумал, как жестоко давать человеку плоть лишь для того, чтобы он стал свидетелем ее разрушения и гибели.

В детстве Саймон и Питер часто лежали под одним одеялом и сравнивали свои тела: напряженные плечевые мускулы, идущие по плечу и под ключицей, тонкую кожу под глазами, головки пенисов. Любая часть одного тела повторялась в другом, будто повторялась и сама жизнь. Саймон видел себя в возрасте Питера, чувствовал, как его жизнь проходит через жизнь брата, словно электричество по проводам. Их бренное существование представлялось в виде раскаленной спирали, помещенной в стеклянный сосуд, из которого выкачали воздух. Спираль очень скоро сгорит. Бремя, возложенное на братьев Господом, стало благословением для них обоих. Вот так, через общую слабость, Саймон понял истинное призвание, свое и брата.

— Я разрублю вас пополам, — ответил он наконец на вопрос пастора. — Как разрубают кокос, чтобы добыть молоко.

Старик повернулся к нему:

— Мне будет больно?

— Обещаю, боли вы не почувствуете.

— Тогда, пожалуй, приступим, сын мой.

Чайник закипел, и Саймон заварил для пастора специальный чай из белладонны. Отец Прайс пил заваренное снадобье маленькими глоточками, улыбаясь гостю, в котором видел своего спасителя. Глаза старика начали слипаться.

Этим утром, — медленно произнес пастор Прайс, — я отослал бутылочку со святой водой вашему брату. Надеюсь, он скоро ее получит.

— Мой брат оценит вашу доброту, святой отец, как ценю ее я.

— По дороге на почту я, откровенно говоря, ломал голову над тем, что же ваш брат сделает с таким странным подарком. А все ваши… друзья посылали религиозные подарки?

— Вовсе нет, — ответил Саймон. — Это не имеет значения. Я только прошу, чтобы подарок делался от всего сердца. Дары от души. Эти посылки расскажут брату, на какой точке пути я нахожусь. Например, теперь он узнает о нашей встрече. Он увидит, насколько мы приблизились к нашей цели. — Саймон