Именно моя мать и отец изменили все это.
Мой отец возвращался домой из Вашингтона, поспешно уезжая, хотя сессия конгресса продолжалась. Очевидно, моя мать позвонила ему и сказала, что если он не приедет домой немедленно, он может оставаться в Вашингтоне навсегда.
Когда моя мать сказала ему, что случалось, мой отец ответил, что Хегберт никогда не примет его помощи, что раны были слишком глубоки, и что уже слишком поздно делать что-нибудь.
«Это не связано с твоей семьей, или с Преподобном Саливаном, или с тем, что случилось в прошлом», сказала она ему, не принимая его ответ. «Это связано с нашим сыном, который любит маленькую девочку, которая нуждается в нашей помощи. И ты найдешь способ помочь ей».
Я не знаю то, что мой отец сказал Хегберту, или какие обещания он должен был сделать, или сколько все это, в конечном счете, стоило. Все, что я знаю, — то, что Джейми была скоро окружена дорогим оборудованием, была снабжена всеми лекарствами, в которых она нуждалась, и была под полным наблюдением двух медсестер, в то время как доктор осматривал её несколько раз в день.
Джейми могла остаться дома.
Той ночью я плакал на плече своего отца, впервые в жизни.
«Есть какие-нибудь жалобы?» спросил я ее. Она была в своей кровати под покрывалом, трубка в ее руке, питала её лекарствами, в которых она нуждалась. Ее лицо было бледно, ее тело весило не больше перышка. Она могла с трудом ходить, и когда она шла, её нужно было поддерживать.
«У нас всех они есть, Лендон», сказала она, «но я прожила замечательную жизнь».
«Как ты можешь такое говорить?» выкрикнул я, неспособный скрыть свою боль. «Из всех людей это случилось с тобой».
Она слабо сжимала мою руку, улыбаясь нежно ко мне.
«Это», она признала, осматривая комнату, «могло быть и лучшим».
Несмотря на мои слезы, я засмеялся, затем немедленно почувствовал вину за то, что сделал так. Я должен был поддержать ее, а не наоборот. Джейми продолжала.
«Но кроме этого, я была счастлива, Лендон. Правда. У меня был особенный отец, который рассказал мне о Боге. Я могу оглянуться в прошлое и увидеть, что я, возможно, могла помочь большему числу людей». Она сделала паузу и встретилась с моими глазами.
«Я даже влюбилась и сделала так, чтобы кто-то любил и меня».
Я поцеловал ее руку, когда она сказала это, затем приложил её к своей щеке.
«Это не справедливо», сказал я.
Она не отвечала.
«Ты все еще боишься?» спросил я.
«Да».
«Я тоже боюсь», сказал я.
«Я знаю. И сожалею».
«Что я могу сделать?» спросил я отчаянно. «Я не знаю того, что я еще могу сделать».
«Ты будешь читать мне?»
Я кивал, хотя я не знал, буду ли я в состоянии читать следующую страницу без остановок.
Пожалуйста, Господи, скажи мне, что делать!
«Мама?» сказал я позже той ночью.
«Да?»
Мы сидели на диване в кабинете, огонь сверкал перед нами. Ранее в этот день Джейми заснула, в то время как я читал ей, и, зная, что она нуждалась в отдыхе, я выскользнул из ее комнаты. Но прежде, чем я сделал это, я поцеловал ее мягко в щеку. Это было безопасно, но Хегберт вошел, когда я так делал, и я видел противоречивые эмоции в его глазах. Он смотрел на меня, зная, что я любил его дочь, но, также зная, что я нарушил одно из правил его дома, даже несказанное. Если бы она была здорова, я знаю, что он никогда бы не позволил мне зайти в дом опять. Когда это случилось, я направился к двери.
Я не мог обвинить его. Я познал, что проведение времени с Джейми иссушали мои силы и я не чувствовал себя обиженным из-за его поведения. Если Джейми и научила меня чему-то за эти прошлые несколько месяцев, то это было тем, что она показала мне, что именно по действиям — не мыслям или намерениям — можно оценивать людей, и я знал, что Хегберт позволит мне прийти на следующий день. Я думал обо всем этом, когда я сидел рядом с моей мамой на диване.
«Ты думаешь, что мы имеем цель в жизни?» спросил я.
Это был первый раз, когда я задал ей такой вопрос, но сейчас были необычные времена.
«Я не уверена, что я понимаю то, о чем ты спрашиваешь», сказала она, хмурясь.
«Я подразумеваю — как ты знаешь, что ты должна сделать?»
«Ты спрашиваешь меня о проведении времени с Джейми?»
Я кивал, хотя я все еще смущался. «Да. Я знаю, что я делаю правильную вещь, но … чего-то не хватает. Я провожу время с ней, и мы говорим и читаем Библию, но…»
Я сделал паузу, и моя мать закончила мою мысль для меня.