— Да, и не язви. Мне нравятся девчонки эмо-киды, нравишься ты, но ваши чуваки-ахтунги — отстой! Эмо-культура — девчоночьи розовые сопли. Тощие эмо- бои с черными ногтями, челкой на пол-лица и подведенными глазами — просто грустные клоуны, а миром правят рассудок, целесообразность и жизнерадостность. То, что хорошо для девочек, для мальчиков просто смех. Возьмем, к примеру, русский рок. Многие русские рокерши — лесби, активно пропагандирующие свою половую дефиницию. Существует даже неофициальная иерархия: наверху Зема, дальше снайперши — Динка и Сурик, пониже Мара, ну и потом прочие Бучи. Хорошо, хоть фолк-рокерши натуралки. Надеюсь. Ну вот, и никого эта ситуация особо не смущает. Публика розовая на концертах прекрасно смешивается с гетеросексуальной толпой. А представь себе ситуацию зеркальную, с мужской половиной русско-рокерского воинства. Не можешь? Правильно.

Кити от смеха начала кататься по кровати. А Егор продолжил:

— Вот Мик Джаггер может сказать, что у него с Дэвидом Боуи что-то было, ну разок или два. А представь-ка на его месте Костю Кинчева или Кипелова?

— Блин, Егор, я вижу, ты серьезно подготовился. Ну хватит, я сейчас от смеха барбеллой подавлюсь.

— Так-то, Кити. У нас такие тендерные фокусы не прокатывают. У нас все жестко: или нормальный пацан, или отклонение от нормы. Я против клоунов ничего не имею, хоть веселых, хоть грустных. Но их место в цирке, а цирк — по выходным.

— Значит, и мое место в цирке?

— Твое место со мной на кровати, здесь и сейчас.

— Ну да, ведь сегодня выходной?

— Кит, мы не будем ссориться из-за твоих эмо- боев. Нам так хорошо вместе.

— Нет, не будем. Но эмо все равно правят миром.

— Но ты пока со мной, а не с каким-нибудь эмо.

— Я уже говорила тебе и снова повторю: ты — эмо, просто еще не знаешь об этом. Ты не видишь, что шатер шапито накрыл весь мир.

Кити прикрыла смешливые глаза и показала острый кончик языка, облизав и без того влажные губы. Дальнейший разговор стал невозможен в связи с взаимной занятостью двух ртов…

От воспоминаний Егора отвлекло отвратительное действо, которое вдруг развернулось прямо перед ним. Все происходящее, в том числе и себя, он видел словно со стороны, как будто смотрел кадры видеохроники. Ему казалось, что это какой-то дурной сон… Но, к сожалению, все было самой настоящей явью.

Вот группа молодых людей преследует девушку. По одному выбегая, из толпы, они кидают ей прямо в лицо яйца, обсыпают мукой, поливают какой-то дрянью из пластиковых бутылок из-под колы. «Неужели мочой?» — мысленно ужасается Егор. Никто вокруг ничего не понимает и не предпринимает, кроме того, что многие улюлюкают и почти все, вытащив мобилы, жадно снимают эту казнь.

«Что за прикол? Может, это их подружка, которая в чем-то провинилась? Но все равно, уж слишком крутое наказание». Жертва, осыпанная мукой, прикрывая лицо, пробирается к метро, не пытаясь сопротивляться, она в шоке, ее трясет мелкой дрожью, глаза белые, безумные: «Вы что? Вы что?» Она чуть не налетает на Егора, который машинально отступает, боясь, что случайно попадут в него, целясь в нее. Егор расстраивается, испугавшись своего страха: «Что за хрень? Вот дерьмо». Он злится на себя, на толпу, валящую с концерта, на праздных свидетелей бесчинства, на отсутствующих ментов и на подонков, которые выглядят как обычные подростки. Это не бонхеды, не хуллсы, не трэды и не анти фа. Это десяток нормальных парней и девушек, с закрытыми повязками лицами, которые с садистской настойчивостью выбирают из толпы одиноких эмо-гёрл и устраивают на них настоящую охоту. Егор встает как вкопанный, он должен что-нибудь предпринять, так не должно быть, но атака закончена, охотники просто растворились в толпе. Егор стоит, ждет. Вот опять метрах в двадцати от него какая-то суета. Из толпы выскакивают две девицы с пакетами, подбегают к маленькой эмо-кид с розовым рюкзачком, так похожей на Кити. Два эмо-боя, идущих позади нее, радостно смеются, когда девчонка оказывается в муке. Взвизгнув, она бегом мчится к метро, а за ней с десяток преследователей. И опять ухмылки толпы и снимающие телефоны. Егор понимает, что опять остался на месте, переминается на свинцовых ногах, надеясь, что кошмар уже закончился. И тут звонит Кити:

— Ну, где ты?

— У метро, жду тебя.

— Что-то случилось?

— Нет.

— Ну ладно, жди, я скоро.

Из- за разговора он пропускает начало следующей атаки. На этот раз все идет по другому сценарию. За очередную жертву вступается парень, типичный эмо — тощий, в черной майке-сеточке, перчатках без пальцев, в узких проклепанных джинсах. Он ловит одну из метательниц за рукав и сразу получает тычок в спину и падает лицом на асфальт. Не давая ему подняться, его тотчас начинают пинать пять пар ног. Девочка, за которую он вступился, в ужасе стоит метрах в десяти от этого месива и тихонько скулит. Толпа со снимающими мобилами в руках уважительно обтекает место драки. Пожилая женщина, видимо встречающая свое чадо с концерта, пытается как-то образумить избивающих, виснет у одного из них на руке. Но волки уже учуяли запах крови, и через секунду эта женщина лежит спиной на асфальте. Егор видит это уже на бегу, боковым зрением, он торпедой врезается в кучку хулиганов и несколькими ударами укладывает троих, причем у одного из упавших на секунду слетает повязка с лица, и Егор видит его перекошенную от боли и страха физиономию. Он отвлекается и получает в глаз. Боль, искры. Егор кричит. Он страшен, он прекрасен. Бойцы орут на него:

— Ты что, дурак? Это ж эмо-чмошники! Мы же им вкус к жизни прививаем!

Недобитый эмо-бой в сеточке вскакивает, как резвый козлик, и вцепляется в горло одному из мучителей. Теперь перед Егором всего два противника: маленький и крепкий в бандане, закрывающей низ лица, и раскрасневшийся блондин в футболке «СССР», с умными холодными глазами, под которыми повязана арафатка.

— Да кто вы такие? — хрипло кричит Егор.

— Не твое дело, — резко отвечает блондин. А крепыш добавляет:

— Проваливай.

— Ну уж нет.

Егор бьет крепыша ногой в грудь, но тот юрко уворачивается. Зато прямой правый Егора сбивает блондина с ног. Из сломанного носа на асфальт капает кровь. Блондин всхлипывает:

— Сука, ты покойник.

— Эй, заканчивайте, — кричат из толпы, но снимать не прекращают и близко не подходят.

Егор оборачивается на пронзительный крик и видит, как сквозь толпу к нему бежит Кити, размахивая над головой сумкой-почтальонкой. Он видит краем глаза, как к блондину подбегает девушка и сует ему в руку пульверизатор и зажигалку. Егор оборачивается и получает в лицо струю огня. Он слышит свою боль, слышит, как горят кожа его лица, волосы и захлопнувшиеся веки, и не слышит своего предсмертного крика. Горло Егора исторгает настоящий эмо-скрим — рык, переходящий в ультразвук, от которого лопаются резонирующие перепонки и по телу бегут цунами страха. Мир взрывается огненным шаром.

Тренированное доброе сердце спортсмена, которому не страшны любые физические нагрузки, не вынесло боли и страха и разорвалось. Юноша с головой-факелом упал на колени и умер. Наступила полная тишина. Толпа завороженно молчала и смотрела на место, где только что шла драка, а теперь лежало мертвое тело, над которым рыдала несчастная Кити.

— Вот они, не дайте им уйти! — проснулся кто-то.

И правда, за круглую станцию метро улепетывала стайка разноцветных агрессоров. Человек двадцать из толпы сорвались в погоню, но поздно — юных террористов след простыл.

— Ой, горе-то какое, — сокрушенно шептала женщина, поучаствовавшая в побоище. — Убили мальчика, ни за что убили.

Она заглянула в глаза Кити, которая стояла на коленях рядом с Егором и уже не рыдала, а чуть слышно по-бабьи выла, покачиваясь из стороны в сторону. Женщина в ужасе отшатнулась — в зрачках Кити кружился и хохотал отвратительный красный клоун.