— Ты… уткнулся носом в звезды и держи его средь них! Не суй, куда тебе не следует! Наше государство создано войной и держится на войне.

— Ну, а если, — вспыхнул Омар, — звезды скажут, что Меликшах, перейдя Джейхун, тут же погибнет, как погиб его родитель Алп-Арслан?

— Нет! — оскалился визирь. — Этого звезды не скажут. Они не должны так говорить. Ясно?

— Вполне.

Трудно ладить с царедворцами! Ну, что ж. Я — звездочет, я служу вам за деньги — и услужу, так уж быть. Он взял астролябию.

— Погоди! — остановил его визирь. — Я приглашу султана.

Под полудетски-внимательным, даже чуть робким, взглядом султана, которому он, со своим диковинным медным инструментом с кругом и делениями, казался, наверное, чуть ли не колдуном. Омар поправил на алидадной линейке диоптры, спокойно определил высоту солнца, высчитал градус царского гороскопа, установил по таблице расположение звезд:

— Та-ак. Козерог. Альфа. Знак Зодиака — девятый. 21 градус 46 минут долготы, 7 градусов 20 минут широты. Действие — благоприятное.

Омар повеселел. Царь и визирь вздохнули с облегчением.

— Водолей. Ага! Вы ошиблись, Исфазари и Васити. Вот она, та, что на левом плече, бета Водолея! Ее название — Счастье счастии, не так ли? Знак Зодиака — десятый. 10 градусов 56 минут долготы, 8 градусов 50 минут широты. Указан север. Действие — благоприятное. Понятно? — Омар отчеканил: — Бла-го-при- ят-но-е!

Что городит главный звездочет? Васити попробовал робко возразить:

— При чем тут Козерог и Водолей? Ведь речь идет о Стрельце…

— Да, да, о Стрельце! — поддакнул ему султан, который все-таки помнил, что рожден под этим знаком. Омар — снисходительно:

— О повелитель! Извольте взглянуть. — Он ткнул астролябией в звездную таблицу. — В Стрельце — дом воителя Мирриха.[11] И тут еще — Счастье счастий. Все сходится наилучшим образом! — Он полистал толстое астрологическое сочинение. — Поход будет удачен. Не забудьте одно — взять хорошее войско и надеть на средний палец правой руки кольцо с топазом.

— Топаз — мой любимый камень! — воскликнул царь.

— А-а, — начал было Исфазари, но Омар резко его оборвал:

— А Исфазари еще молод! — И бросил на помощников такой взгляд исподлобья, что им показалось: глаза у него превратились в холодные жеято-зеленые топазы.

И, не решившись ему перечить, они, хоть и видели, что их наставник несет околесицу, сочли за лучшее промолчать и исчезнуть.

Султан — восторженно:

— Если ты прав и поход будет удачен, я награжу тебя как пять царей!

— И я — как пять визирей, — отер лоб визирь побелевшей рукой.

***

Итак, султан Меликшах, надев на средний палец правой руки кольцо с топазом и прихватив к тому же огромное войско, переправился через Джейхун.

В звездах он, конечно, не разбирался, но зато был человеком храбрым, в пух и прах расколотил караханидов, захватил Бухару, затем Самарканд, последний — после долгой осады. Хан Ахмед был взят в плен. Но, поскольку он родич Туркан-Хатун, любимой жены Меликшаха, султан подарил ему жизнь, вернул престол и с великой славой и добычей, нагнав страху на всех в Заречье, отбыл домой, в Исфахан.

Узнав об этом, Музафар Исфари, осунувшийся от бессонных ночей, явился к Омару, потрясенный, и рухнул перед ним на колени.

— Учитель! — воскликнул он со слезами. — Разреши мое недоумение. Иначе я заболею. Ведь по звездам не было «выхода», они указывали 'возвращение'.

— Разве султан не вышел — и не вернулся в блеске славы? — сказал Омар невозмутимо.

— Да, но как ты сумел это предсказать? Я сколько ночей не спал, заново высчитал градусы и минуты Стрельца, ничего не упустил, проверил все звездные таблицы и астрологические сочинения. Расположение звезд до сих пор отрицательно! Может быть, я чего-то не знаю? Объясни, ради аллаха, как ты рассчитал 'выход'?

— Никак, — зевнул Омар. Он тоже плохо спал в эту ночь, был у Экдес. — Я ничего не рассчитывал, сказал, что в голову взбрело. Звездам, друг мой, нет дела до нашей земной суеты. Солнце всходит не оттого, что кричит петух. Нужно султану побить хакана — пусть идет и бьет. Чего выжидать? Я знал, будет одно из двух — либо это войско победит, а то будет разбито либо это будет разбито, а то победит. Будет разбито то войско — ну, и слава богу, это — с меня некому будет спросить.

У Музафара — ум за разум: все его астрологические представления вмиг улетучились из головы.

Кто-то подслушал их разговор, — скорее всего Газали, — и донес о нем султану. 'Вот как он играет судьбою царей!' — возмутился Меликшах. И Омар не получил обещанной награды. Султан перестал его замечать. И заодно — выплачивать жалование. Но у Омара оставались деньги с прошлых лет, да и визирь, довольный исходом дела, выдал ему из своей казны десять тысяч динаров.

Так что работы в Звездном храме продолжались.

***

Умерла мать.

Мир ее праху! Отбушевала. Отмаялась. Он всю жизнь не ладил с нею. Никак и ничем не мог он ей угодить.

И только теперь до него дошло, что он, сам не ахти какой мягкий, одаренностью своей обязан ей — никому другому, а именно ей, ее бурному нраву. У женщин смирных, тупо-спокойных не бывает способных детей.

Спасибо, мать.

***

Туркан-Хатун до того огорчилась из-за неудачи брата, хакана Ахмеда, что несколько дней, вернее — ночей, не подпускала султана к себе. Собственно, Туркан-Хатун — это скорее титул, 'мать-царица тюрков', зовут-то ее — Зохре.

— Или ты хотела, чтобы твой родич побил меня? — рассердился Меликшах.

— Нет.

Лоб упрямо опущен, озирается из-под него, как волчица. Волчица и есть. Степная. Пригожая, молодая, с красивой родинкой на лбу, — поймал он однажды такую на охоте. Так ему приглянулась, что он, глупый, вздумал погладить ее — и отскочил с окровавленной ладонью.

Ту он убил. А эту? Ничем, ни злом, ни добром не проймешь, когда стих на нее найдет. А находит он часто. Но — хороша, чертовка!

К буйной алтайской крови Зохре примешалась коварно-покорная бухарская кровь, и удачная эта примесь сгладила ей скулы, выпрямила нос, смягчила жесткий разрез яростночерных глаз, выбелила кожу. Только губы резко очерчены, чуть оттопырены, всегда полураскрыты, как у многих тюрчанок. Все же, оставаясь тюрчанкой, она по облику уже не та, какой была, скажем, ее бабка. Сопоставь ее с хозяйкой юрты откуда-нибудь с верховьев Улуг-Хема, сразу увидишь разницу. И в язык уроженки Мавераннахра примешалось столько таджикских и арабских слов, что та с трудом поняла бы эту.

— Я хочу, чтобы ты не трогал его!

— Пусть не бунтует…

Ну, после обычных в таких случаях жалостных слез, охов и всхлипываний состоялось примирение. Оно было столь горячим, что царица сразу же затяжелела. И сказала она, когда об этом узнала, великому султану Меликшаху:

— Рожу тебе сына — сделаешь его своим наследником? И, в положенный срок, родила она ему сына. И дали ему имя Мухмуд.

И султан Меликшах хотел объявить его наследником своей царской власти.

Но тут взбунтовался визирь:

— Никогда!