конец номера, облокотился о стену. – Ты ближе к Океану, чем я, Дэн. Возможно, ты сможешь установить личность этого человека. Мне бы это помогло.
– Я постараюсь. – Внезапно голос Байронса стал едва слышным: – Значит, теперь я инициирован и назад хода нет.
– Не хочу играть на руку твоей хандре, но инициация означает лишь то, что ты научился пользоваться Ключом. Скриптором ты был всегда.
– Отлично. Теперь я знаю, почему у меня вся жизнь наперекосяк.
– Иногда мне кажется, что ты проспал всё, чему тебя учили.
– Не волнуйся, по крайней мере, я помню, чем занимаются Скрипторы. Непонятно только, как это делается. Не чувствую, чтобы во мне что-то сильно изменилось...
Старик не то усмехнулся, не то скривился в ответ. – Так ты, вроде, и не хотел меняться? Если ты ждешь, что я смогу просветить тебя на сей счет, то, увы. Мы мало что знаем о жизни Скрипторов, просто ждем, когда вы явитесь за Ключами. А вот ты можешь узнать о мире больше, чем любой из нас, проблема только в одном – иногда Скрипторам дают возможность вмешиваться в серьезные дела, без этого никак. Вот здесь у тебя могут возникнуть сложности... Не думал, что когда-нибудь пожелаю такое, но тебе, друг мой, стоит быть менее щепетильным. – Там, где стоял Тано, тени сгустились до свинцового сумрака и начали подрагивать в такт движению его пальцев. – Мой тебе совет – танцуй от малого. Утром приходится решать, что пить – воду или кофе, ты волен выбрать то, что больше нравится. Можешь отказаться от всего и помереть от жажды. Возможности разные, но выбор остается за тем, кому его предоставили. Отказ от любых действий, как ты знаешь, тоже имеет свои последствия.
– Сравнил.
– Постепенно ты научишься жить другими величинами.
Дэн устало закрыл глаза. Гостиничная комната была уже пуста, но он всё равно тихо сказал: – Спасибо.
Глава пятая
Джулия сидела на диване в больничном коридоре и бездумно смотрела в стену. Ей хотелось, чтобы мир ненадолго перестал существовать, чтобы в нем ничего не происходило – тогда бы она смогла спокойно поспать. Мимо скользили люди, оставляя в воздухе движения и голоса, медсестры подсовывала стаканчики с горячим кофе, а Джулия сидела, прижимаясь онемевшей спиной к стене, и изображала фарфоровую куклу, пока Алекса осматривали врачи.
Как будто жизнь началась в тот момент, когда она переступила порог его палаты. Или чуть раньше, в замке, когда он позвал ее. Они ей не верят. Она сама себе не верит. Всё стало неустойчивым – словно происходило с кем-то другим. Джулия уже привыкла спать в гостинице и на больничных диванах, казалось, теперь так будет всегда. Как во сне. То и дело ей мерещилось, что вот-вот настанет утро, она проснется, можно будет немного опоздать в офис, мистер Рональд прикроет, если что... Только она проснется одна. Джулия снова видит голубоватое от потери крови лицо Алекса, темные пятна на одежде, горло заполняет приторный запах старой пыли. Сцепленные пальцы впиваются друг в друга.
Дыхание заклокотало в груди, она мучительно вздрогнула и проснулась.
Кто-то вздохнул рядом. Джулия повернула голову. Слева сидела девушка-подросток и пристально глядела перед собой – в точности, как сама Джулия. Зареванные глаза, опущенные плечи. Джулия поняла, что смотрит слишком настойчиво, и отвернулась. Постороннее присутствие давило камнем. Но стоило ей задуматься, как она вновь проваливалась в полудрему, и реальность вокруг растрескивалась с пугающей быстротой. Память перескакивала с неподвижного тела Алекса на кровати к обрывкам их разговоров – еще там, дома. Временами ей казалось, что она может вспомнить что-то важное, но слова бессмысленными кипами реяли в голове и таяли, таяли. Потом ее тело сталкивалось с чем-то – и она, вздрагивая, как от удара, просыпалась.
Всё время с одной и той же мыслью: если Алекс что-то помнит, почему не доверится хотя бы ей?
Придя в сознание, он часами молчал, лежа с закрытыми глазами. Его редкие слова – слова утешения, простые и пустые, с надлежащей долей безмятежности, будто он говорил с ребенком. Если она упоминала о Горах, он пережидал несколько секунд, потом смотрел на нее и успокаивающе улыбался. Это был понятный им обоим трюк, тем не менее, он срабатывал: боясь спугнуть его улыбку, она какое-то время не решалась заговорить вновь.
Лишь иногда безучастность в его взгляде рассеивалась, словно Алекс действительно пытался что-то вспомнить. Но эти воспоминания и вовсе отстраняли его – он уходил в мыслях так далеко, что его не удавалось дозваться с третьего раза. У Джулии уже почти не осталось сил звать.
