приговоры, решали, начинать или не начинать войну. Сидя именно в этом кресле, принцесса узнала имя юноши, который предназначен ей в мужья. Неподалеку от этого кресла, на ложе из того же комплекта мебели, она столько раз отдавалась своему мужу; впоследствии под подушкой кресла она прятала письма от своих любовников. А стареющий обойщик ничего не мог поделать. Ему оставалось одно: роль пассивного свидетеля. Верного свидетеля, – исправилась она. – Единственным его утешением было то, что принцесса все так же сидела у него на коленях. Когда она становилась тяжелее, он догадывался, что она опять ожидает ребенка, когда у нее дрожали плечи, он знал, что она плачет. Иногда он ощущал странные удары по левой руке, и только через много лет до него дошло, что это принцесса в раздражении постукивала веером по поручню кресла. Кстати, с годами она становилась все грузнее. Однако он не мог ее видеть, и в его воображении она оставалась неизменной.

Лишь по ночам обойщик выходил из своего укрытия, – после секундной паузы продолжила Ирена. Сейчас она говорила так тихо, что я с трудом понимал ее. – Первым делом он шел в дворцовую кухню украсть какой-нибудь еды. Но и потом он не стоял над ней, спящей. Возможно, боялся разбудить ее. А со временем ему, наверное, уже просто не хотелось увидеть ее. Вместо этого он предавался размышлениям о странной жизни, которую он выбрал, которая выпала ему. Неспешно прогуливался по анфиладе дворцовых покоев. Поочередно, точно дух, вступал в них.

Глаза моей собеседницы погасли. Шепот утих – как будто, оставив со мной тело, она уплыла куда-то в подводной лодке. Однако после недолгого молчания она вдруг произнесла:

– Простите, но я еще раз задам вам тот же вопрос. Вы правда не знаете, где Кшиштоф?

– Не знаю. Нет, правда не знаю. Какое-то время мы жили по соседству, – неожиданно мне стало жалко ее, а заодно и пана Кшися, и себя, потому что у меня не хватало смелости сказать ей, что мне, скорее всего, известен конец его истории. – Может быть, вы скажете, каким образом… Может, здесь есть телефон?

Она отрицательно покачала головой.

– Эта квартира снята специально для разговора с вами. На фальшивую фамилию. Через несколько минут я выйду отсюда и больше не вернусь. Хватит рисковать. В конце концов, я люблю его не больше, чем себя. А у меня нет оснований допускать, что никто уже не оберегает тайны КГБ. Впрочем, не исключено, что мне и так осталось не слишком много времени. Так чего ради его сокращать? Ну все, вы можете идти.

Я встал со стула.

– Да, вот еще что. В связи со всем вышесказанным не рассказывайте об этом деле кому угодно. Ну а когда вы начнете по-настоящему бояться, тогда, ничего не поделаешь, предайте его огласке, опишите. Да, для вас это наилучший выход. Чтобы не оказаться последним свидетелем.

– А вы?

– Сама не знаю. Вообще не знаю, что дальше. Я очень рассчитывала, что… Ладно, пора кончать с нежными чувствами. – Она хлопнула в ладоши, словно прогоняя ненужные мысли. – До свидания.

Поскольку она по-прежнему продолжала неподвижно сидеть, что оставалось мне делать? Я повернул в кухню, как она посоветовала мне, открыл засов двери черного хода и вышел. На лестнице я глянул на часы, и меня охватила паника: было без пятнадцати девять. Я представил, как Ежи преждевременно звонит в полицию, заводится совершенно ненужное дело, мне придется объясняться… а я хотел еще какое-то время сам разобраться во всем этом. И я помчался к больнице на аллее Солидарности в смутной надежде, что там должен быть телефон-автомат. Я даже ни разу не оглянулся, хотя за мной вполне мог кто-то следить: один человек, двое, а то и целый батальон. Ворвавшись в приемный покой, я, перебарывая одышку, проскрипел, что мне обязательно нужно позвонить, что это вопрос жизни и смерти, и мне в конце концов указали на телефонный аппарат в конце коридора. Я стоял у широких дверей с надписью: «Родильное отделение», дрожащими руками вставлял карточку в щель автомата, думая, что мне делать, если аппарат окажется неисправным, и мыслям моим постоянно аккомпанировала какая-то негромкая, словно бы приглушенная, мелодичная сирена. Нет, то была не сирена – голос предупредительно порекомендовал мне: «НАБЕРИТЕ НОМЕР», – это хор новорожденных плачем возвещал о своем пришествии в этот мир. Я нажимал цифры, воображая, что за это время с Ежи связался (только как?) пан Кшись, потому что ну не может же быть, чтобы все так кончилось, коль была уже Ирена (Аглая? Лиля? Зофья?). Мне просто необходимо было продолжение, хотя что-то мне подсовывало картинки, которые тоже были продолжением, но другим, не таким, как мне хотелось бы: тело женщины в пустой квартире в Праге, короткая заметка в криминальной хронике, по которой я скользну глазами, даже не прочитав; мужчина с бархоткой на шее, умирающий где-то от цирроза печени. Я пытался направить воображение на какой-нибудь благоприятный, спасительный для всех путь, а меж тем кто-то во мне думал совершенно иное: а вдруг Ирена была сумасшедшая? Или же агентом иностранной разведки, подосланной ко мне, чтобы своей фантастической историей скрыть правду, к которой я случайно подошел слишком близко? Или исполнительницей какой-то космической шутки, объектом которой я стал? Среди всех этих сомнений, в сумятице голосов, звучащих во мне, я услышал исполненное тревоги «алло», произнесенное голосом Ежи, и мне следовало сказать ему то, что не вызывает никаких сомнений. А было этого не так уж много.

– Это я. Все в порядке, – произнес я в трубку.