курвиметр с колесиком!» Меня спросили: «Зачем?» Я ответил: «Чтобы мерить расстояния на карте с помощью колесика!» И еще: «Жить не могу без этого курвиметра!» Курвиметр мне купили, но он сломался, потом я требовал еще многие другие устройства, без которых не мыслил себе жизни. Мама сказала: «Мне больше нравятся маленькие семейства животных из фарфора, которые продаются в коробочках!» Семейства состояли из четырех членов, одного большого и трех маленьких; у нас были слоны, львы и пеликаны, большой лев был незначительно поврежден. Мама сказала: «Как живые, за это их и люблю!» Я пошел в кинотеатр посмотреть фильм с печальным содержанием, в котором Ширли Темпл живет на чердаке, будучи сиротой, а потом ее узнает отец, раненный в голову, который бормочет: «Тера!» – то есть ее имя. Мама сказала: «Я не понимаю, зачем снимают такие грустные фильмы, если жизнь и без того печальна!» Отец выиграл в карты большие деньги, но потом все спустил. Мама спросила: «Почему?» Отец ответил: «А я вот такой!» Мама постоянно рассказывала об этом и всегда помнила день, когда это произошло. Существовали различные самоучители, пособия, книги, помогавшие жить. Одна книга называлась «Белград в фактах и образах», на обложке был мост, очень красивый. Внутри были адреса перчаточных мастерских, фамилии знаменитых часовщиков, фотографии министерств. В книжке приводились способы штопки, размеры поясов от грыжи, адреса предприятий по производству дамских вкладышей, самых лучших. В книжке речь шла о жизни в ресторанах, даже самых маленьких, потом там были маленькие рассказики о животных, членах городского зоологического предприятия. Тетки большие куски книжки заучили наизусть, время от времени сами от себя добавляли в нее сведения о галантерейных лавках – рассадниках духов. Мама больше всего любила статью под непонятным заголовком «Ажур-плиссе», что-то вроде художественной лекции для закройщиц. У меня было другое пособие, в нем были предложения следующего типа: «Вуаси эн канифф!» или «Регардэ э экутэ!» – все это было ненужно и красиво. Отец берег книжку с изображениями швейных машин и машин для переработки овощей, рядом с картинками стояли цены в различной валюте. Цены я оставлял, а картинки вырезал мамиными маникюрными ножницами, картинки обменивал на другие вещи, во дворе. Как-то пришли гости, мне в постель положили девочку. Сказали: «Ничего страшного!» У девочки были косицы, она была длинная, костлявая, мне не понравилось. На улице на стене было написано: «Кила!» Дядя рассказывал, как он спал на Флоре во время пребывания на Сушаке. Я видел, как отец лижет мамино ухо. У девочки из моей кровати ничего не было в низу живота, как у куклы. Тетка сказала: «Он будет зеленоглазым!» Мама сказала о ком-то: «Она шлюха!» Одна тетка покраснела, когда кто-то воскликнул: «Эрекция!» Брат спросил: «А почему не делают кукол- мальчиков?» Тетки шептались, передавая из рук в руки свои бутылочки, лекарства или еще что-нибудь. Дедушка фыркал, глядя на эту суету. Мне же это было как-то непонятно. У дяди была тетрадка, полная рисунков. Если пропустить веером под пальцем страницы, то рисунки как бы оживали. Мама спросила: «Я полагаю, ты не намерен показывать ему это?» Мама прервала наше занятие в тот момент, когда рисунки только-только ожили, и я не успел разобраться, в чем там дело. Все было примерно как с «фотоаппаратом». Была книга «Части женщины», ее принес Никола, наш родственник. Никола работал в сапожной мастерской, в ней на гвозде висели две книги. К переплетам были пришиты петельки, на книгах были номера «1» и «2». Первой была та самая о женщине, вторая называлась «Царь и революция». Мы относили ботинки в ремонт, мама сказала: «Дай почитать эту книжку!» Никола сказал: «Да ты все это знаешь!» Мама сказала: «Все равно!» Мама вошла в лавку и сказала: «Двадцать четыре булавки, женских!» Меня отвели в темную комнату, надели очки, потом сказали: «А сейчас раздевайся!» Все это происходило перед какой-то лампой. Дедушка спросил, где мы были, потом сказал: «Это полезно!»

Мама читала теткам рассказ «Недоразумение». Рассказ был в журнале типа «Женщина и мир» или что-то в этом роде, в рассказе произошло недоразумение между женщиной, которая раздевалась, и мужчиной, который ей диктовал. В рассказе этот тип сказал: «Ах, это вы пришли!» Потом повернулся спиной и стал что-то диктовать о женском теле. В это время героиня разделась, потом он повернулся и сказал: «Ах нет, скульптор живет этажом ниже, я диктую, но раз уж вы здесь, я отнесу вас в спальную комнату!» Тетки непонятно почему краснели. В школе меня попросили надуть шарик, очень длинный. Шарик я принес домой, дедушка сказал: «Выкинь это дерьмо!» Мама проткнула шарик булавкой. Существовала школа изучения иностранных языков, так называемая школа Берлина. В школе собирались ученики приказчиков, выпускницы, непризнанные флейтисты. В школе говорили о разных вещах, больше всего о политике и о любви. Моя сестра нашла у Берлица арфиста, еврея, потом она убежала с ним в Америку. Была школа изучения живописи, Йосичева. Существовала школа «маленьких аккордеонистов», с символическим названием «Звук», под руководством Альбина Факина, известного маэстро словенского аккордеона. Мои тетки ходили к господину Йосичу учиться рисовать битых кур, лежащих между двумя лимонами, моя двоюродная сестра шуровала у Берлица с арфистами, я ходил на уроки групповой игры на аккордеоне в художественное предприятие «Звук». Мы сидели вокруг нашего вождя по имени Факин и все вместе играли известный словенский гимн познания природы «На пригорках солнышко сияет». Потом мы перешли к ритмическим упражнениям под руководством г-на Миловановича, слегка косого. Мы, одетые в крестьянские одежды, исполняли с помощью телодвижений номер «Косьба». Г-н Милованович, закатывая один глаз, уговаривал меня привести теток для номера «Победа жатвы», неосуществимого без участия девушек. Я согласился, и все в доме стали вдруг похожими на картинку «Рабство в Герцеговине». Дедушка сказал: «Все это брехня!»

Был каток, я толкал перед собой стульчик, стульчик был тоже на коньках. Потом, осмелев, я начал выписывать на льду, уже без стульчика, латинское «S», высшее достижение в этом виде спорта. Эту же букву выписывал и немец, унтер-офицер, друг детей. Дедушка сказал: «Не позволю!» Мама сказала: «Но ведь и он человек, фигурист!» Он был красив. На катке исполняли композицию «Типи-типи-тин», итальянского происхождения. Потом эту песню переделали в другую, «Кли-пи-клипи-клап», посвященную деревянной обуви. Сандалии из дерева, составленные из кусочков, делали «тракслеры», волшебники рубанка, а потом и дядя, мастер на все руки. У меня на ногах были ролики, американского производства, дети ошибочно произносили «лорики», я протестовал. На роликах я мог преодолевать фантастические расстояния за весьма короткий срок, дедушка молил меня: «Только не убейся!» Была, наконец, еще одна школа, школа факирства. Приходила девушка в очках, вынимала из сумки бинт и говорила: «Учимся делать тюрбан!» Потом начинала бинтовать головы – теткину, мамину, дедушкину. Дедушка говорил: «А мне хоть что!» Девушка в очках смотрела на дедушку строго, по-военному: «В чем дело? Это тюрбан!» Были и настоящие тюрбаны, для выхода на улицу, у мамы был один, фиолетовый, с брошкой, которую она цепляла надо лбом, а тюрбан из бинтов относился к чему-то другому, историческому.

Тетки начали посещать «абитуриентские курсы», какие-то занятия абсолютно неопределенного рода. На них ходили и другие девушки, а также молодые люди, желавшие стать чиновниками. Дедушка спрашивал: «Чему там учат?» Тетки отвечали: «Чему угодно!» Приходили товарищи, коллеги «из класса», ели «сахарную» картошку, пили «ликер» из вишен, абсолютно ненатуральный, затем рассказывали про обстановку на фронтах, в первую очередь на Восточном. Был немецкий унтер, поселенный в реквизированную комнату. Унтер услышал про абитуриентов и сказал: «Это карашо!» Однажды унтер заблевал всю гостиную, потом вытирал газетами. Унтер однажды вечером сказал маме: «Прити ко мне в крафать!» Мама ответила по-немецки, очень вежливо, что не может. Абитуриенты приходили беспрестанно, о чем-то друг друга спрашивали, они пользовались словами типа «товарообмен», «бином», впрочем, вообще было много математики. Попутно показывали друг другу фотографии актрис, голых. Один, худощавый, говорил: «Мы будем чиновниками!» Дедушке все это казалось сомнительным, дедушка говорил: «Что-то смахивает все это на бордель!»

Тетки отвели меня в ванную и сказали: «Сейчас мы научим тебя немецкому!» Я спросил: «Как это?» В ванной была доска, мел, а также плакаты о произрастании кольраби. Тетки сказали: «Это просто необходимо!» Тетки начали со странного слова «яволь» и с еще более странного «ихь». Я сказал: «Я могу выговорить 'шрайбтиш'!» Тетки сказали: «Вот видишь!» Я спросил: «А что такое 'бросить палочку'?» Тетки ужасно покраснели. Какие-то капралы проходили под окном и пели песню о том, как они завоюют Англию. Дедушка сказал: «Срать я хотел на вашу песню!» Госпожа Элеонора говорила о своей дочке: «Я при ней говорю все!» – или что-то вроде этого. Мама возразила: «Но, уважаемая!» Госпожа Элеонора сказала: «А почему бы и нет?» Я сказал: «У моей тетки есть книжка 'СССР в фактах и образах'!» Все онемели. Госпожа Элеонора сказала: «Вот видите!» Дядя сказал: «Фрицы уже открыли бордель!» Я думал, это какая-то лавка. У дедушки раньше была лавка на паях с г-ном Вайком, с г-ном Ротштейном и еще семь других лавок. Я спросил: «Когда дедушка откроет бордель?» Мама все повторяла: «Проклятая, проклятая война!» Раньше