змей, а с другой — убийство родного сына. И когда реальность в своем кошмаре приближается к сновидению, Джанет все ставит на свои места и возвращает своему видению истинную концовку. Она рассказывает Неду: «Ключ оказался стеклянным и рассыпался в наших руках, как только мы открыли замок… Мы не смогли запереть змей в доме, и они поползли прямо на нас».

Указание на то, что ключ был из стекла, неслучайно сакцентировано автором. Это и указание на необратимость процесса, и на легкость, с которой может совершиться непоправимое. Но это также и указание на ту призрачную прозрачную (ключ не случайно сделан из стекла) грань, которая отделяет реальный добропорядочный мир от самого невероятного кошмара, граничащего с безумием. И грань эта потому такая призрачная, наподобие хрупкого стекла, что сами люди имеют слабые, размытые, неопределенные представления об основных нравственных ценностях, например, об отцовской или сыновней любви.

Сон это кажется пророческим еще и потому, что в нем в скрытой, перефразированной форме передана тема преступления и наказания. Обильные яства на огромном столе, как соблазн, влекут к себе Джанет и Неда. Они во власти голода, во власти желания и готовы как угодно, любой ценой проникнуть в чужое жилище, за что звери и пожирают их. «Ну, что ж, — как сказал бы один из героев романа Достоевского „Братья Карамазовы“, — гадина съела гадину». Но образ огромного клубка змей в данном случае может вызвать у читателя и несколько иные ассоциации, и иное представление о наказании. У Данте, например, в седьмом круге Ада таким образом наказывается воровство:

Но ведь ни Джанет, ни Нед Бомонд ничего не крадут в реальной жизни — при чем же здесь тогда седьмой круг Ада? И вообще, не слишком ли далекая ассоциация для детективного романа?

Как известно, роман «Стеклянный ключ» сам Хемметт считал лучшим своим произведением. Он вложил в него всю силу своего таланта, и ему действительно удалось создать очень многоплановый подтекст. Идея наказания, страшных адских мук не покидает писателя, когда он создает картину всеобщего хаоса. Мы говорим, что в «крутом детективе» автор и герой не совпадают по своим жизненным принципам, взглядам и убеждениям. И с этим трудно не согласиться. Но сама идея личной морали и порядочности, которую отстаивает герой во всех перипетиях, несмотря на все испытания, — это не что иное, как отражение авторского категорического императива, который находит свое воплощение в идее наказания. Пусть здесь, в этом обществе, Зло действительно неистребимо и практически ненаказуемо, но перед лицом высокой нравственности оно должно померкнуть, ему отведен свой круг Ада.

Так за внешней космогонической хаотичностью художественного мира Хемметта сказывается неистребимое влечение автора к справедливой гармонии. И эта гармония и справедливость проявляется не только на уровне отвлеченных идей, но и «как снятая» существует, предполагается в беспощадной социальной критике современного капиталистического строя.

Так усилиями реформаторов жанра Хемметта и Чандлера жанр-развлечение превратился в жанр- размышление об американском обществе, о тех ценностях, которые уважают в нем «в теории», а на практике цинично попираются.

Но, к сожалению, детективный роман в ХХ веке, особенно после второй мировой войны, превратился в такой же жанр, производимый серийным способом, как и голливудские ленты. Способствовало этому превращению немало причин. Это и традиционное отношение к детективу как к «низкому» жанру по отношению ко всей остальной литературе, и жестокость определенной модели-формулы, от которой не могут далеко отойти даже реформаторы жанра. О том, какова судьба послевоенного «крутого детектива» и будет рассказано в следующей главе.

В послевоенный период своего развития американский «крутой детектив» был тесно связан с таким популярным жанром кино и литературы, как вестерн. В основном тематику вестерна составляют события, связанные с освоением американцами дикого Запада во второй половине XIX века. Хотя в основе многих вестернов лежали исторические факты, история в них была переосмыслена и служила материалом для создания идеализированной картины установления правопорядка на землях, не знавших Закона, а также легендарного образа героя, вступающего в борьбу с дикой природой и конкурентами во имя утверждения нравственных и социальных идеалов. Сами эти ценности трактуются различно, приближаясь то к узкобуржуазному индивидуалистическому, то к общедемократическому и гуманистическому их пониманию, что и определяет столкновение идейно-художественных тенденций внутри вестерна (36).

Герой вестерна, равно как и герой «крутого детектива», был воплощением определенного архетипа общественного сознания. Как известно, сознание характеризуется человеческой способностью к идеальному воспроизведению действительности в мышлении. Сознание выступает в двух формах: индивидуальной (личной) и общественной. Общественной сознание — это отражение общественного бытия, а в данном конкретном случае оно проявляется в форме искусства. Что же за объективные тенденции нашли свое воплощение в образе героев двух столь популярных жанров литературы? Прежде всего — это индивидуализм и связанная с ним тема мести. Чем дальше, тем все чаще и чаще извечный конфликт между обществом и человеком начинал проявляться в так называемой «эпидемии преступности», и у читателя уже не оставалось почти никаких надежд на то, что справедливость может быть восстановлена законным образом. Бальзак сказал, что «за каждым большим состоянием кроется преступление». Как бы в подтверждение этой мысли западногерманский профессор Мерген в своей книге «Профиль экономического преступника» утверждал, что состояние многих «уважаемых» политических деятелей Запада, в том числе и Америки, было нажито преступными методами. Преступность стала неотъемлемой частью американского общества — вот почему тему индивидуальной, личной мести по отношению к несправедливому обществу в целом все больше и больше завладевала умами простых американцев и находила свое отражение как в вестернах, так и в детективах.

Во всей истории вестерна, насчитывающей без малого 160 лет, от знаменитого Кожаного Чулка Купера и до современных героев типа Джона Вэйна и Клинта Иствуда этот дух индивидуализма оказался поистине неистребимым. Вопрос в том, как менялся герой в зависимости от общественных условий, представляет в этом смысле особый интерес. Так, классический вестерн изначально предполагал, что его герой должен быть вне общества. По канонам жанра он сам избрал для себя жизнь, полную опасностей, которая во всем противоречит раз и навсегда заведенному общественному порядку. Чаще всего этот Джек Шеффер или кто-то еще, в прошлом был ганфайтером (37), то есть существовал практически вне закона. Но вот пришла пора, и бывший Робин Гуд хочет жить среди людей. И как раз в этот момент перед ним открывается довольно странная дилемма: чтобы жить в обществе, ему нужно оставить свой револьвер на вечные времена, однако события разворачиваются таким образом, что Джеку Шефферу не из личных целей, а только для того, чтобы защитить само общество, приходится вновь прибегнуть к оружию. Суть противоречия заключается в том, что даже защищая закон, герой действует противозаконно, а, следовательно, так или иначе, но его индивидуализм не позволяет ему примириться с теми общественными положениями, в соответствии с которыми и существует общество. Однако законность и порядок в данном случае притягивают к себе героя, хотя и оказываются в конце концов каким-то недостижимым идеалом.