— Что ты здесь хочешь высмотреть, парень? — скрипучий голос Ио раздался за плечом Кирилла. — Иди, вон, ройся в этих камнях или в этих… — древний насмешливо пнул ногой кучу камней, которая рассыпалась по всей комнате. — Что тебе в этом старом холсте? — повторил он вопрос, стоя посреди захламленной комнаты и рывками снимая с себя одежду, в которой пришел.

Кирилл поспешно вышел из маленькой комнаты, с трудом оторвав взгляд от глаз мальчишки, смотрящего в море… А Ио, накинув какой-то старый, видавший виды халат, вздохнул с видимым облегчением.

— Ну, — прикрикнул он, — говори, что молчишь? Или вас теперь не учат ясно выражать свои мысли?

Кирилл чуть не поперхнулся. 'То говори, то не говори… Кто вас разберет?!', подумал он. Ставни открытого настежь окна хлопали, подчиняясь порывам теплого ветра. 'Все-таки странный мир…'

— Словно декорации… — проговорил он вслух.

Про декорации он знал лишь с демонстрационной лекции о театральном искусстве ушедшего тысячелетия. Его тогда поразило, как люди тщательно выстраивали на сцене искусственный мир, когда уже все позволяло выполнить то же самое гораздо проще. Увидев, что древний на него смотрит, видимо, в ожидании пояснений, он повторил:

— Мир этот странный, все здесь словно декорации, а картина — кажется живой… — он помолчал, и, не услышав никакой реакции на свои слова, продолжил, — вот смотри, — показал он на окно, — там тихо, а где птицы, шум улицы, где тень от ставни, когда она закрывается? Декорации…

Ио усмехнулся.

— Это всего лишь чье-то воспоминание, оно взгромоздилось мне почти на голову… Проснулся в своей норе, а вокруг город… Ты же, когда о чем-то вспоминаешь, не думаешь, о том, где ляжет тень? Хотя, — он вдруг совершенно неожиданно улыбнулся, — я видел одно твое воспоминание, хорошая вещица, скажу я тебе!

Кирилл удивленно пожал плечами. 'Что бы это могло быть…', он вдруг покраснел, '…да всякая хрень могла быть!!! Черт!!!' А сам настороженно следил глазами за Ио, который невозмутимо потянулся во весь двухметровый рост.

— Картина… — насмешливо вдруг произнес тот, — ну, что ты мог увидеть в этой картине, что ты к ней прицепился? А? — уставившись пронзительно на Кирилла, Ио ждал ответа.

— Тебя, — коротко ответил парень, дернув плечом, его начинало раздражать, что с ним разговаривают как с ослом. — … и одиночество. — Добавил Кир, помолчав.

Усмешка стала постепенно сходить с лица древнего, оставляя кривую усталую гримасу. Все-таки это было очень выразительное лицо, очень высокий лоб, прямой нос начинался от линии бровей, глаза, большие и глубоко посаженные… Морщины, прорезавшие словно трещины кору дерева, смуглое лицо, не делали Ио старым, они превращали его лицо в маску, которая надежно скрывала его чувства.

— Это мой сын… и мое одиночество, — все-таки произнес он, покачав головой. Отвернувшись к окну, он заговорил еще тише, делая большие паузы между словами, — …Ветер ли старое имя развеет… Нет мне дороги в тот брошенный край… — слова совсем неожиданно сложились в обрывки стиха, необыкновенно красивого стиха Тагора, — … Если увидеть пытаешься издали… Не разглядишь его… Не разглядишь его…

Ио повернулся к парню, который не сводил с древнего глаз. А ставни продолжали хлопать, как заведенные, все сильнее подчеркивая тишину.

— Ты сегодня вернешься домой, — наконец, сказал Ио, — а я постараюсь сделать так, чтобы тот человек ничего не вспомнил о том, что произошло.

— И мне тоже какой-нибудь паразит проветрит мозги… — пытаясь оставаться спокойным, добавил Кир, — и действительно, зачем вам мы — люди, мы же никогда не дотянемся до вас, до… Кто вы? Расскажите же, раз я все равно все забуду!!! — горячо вдруг заговорил он, не справившись с отчаянной мыслью, что вот сейчас эта дверь, только что приоткрывшаяся перед ним, захлопнется и, скорее всего навсегда.

Он быстро прошел на порог маленькой комнаты и махнул рукой в сторону холста.

— Это ваш… тот берег, откуда вы трое? — он не сводил настойчивых глаз с непроницаемого лица Ио.

Сейчас как никогда Кирилл чувствовал огромную временную пропасть между собой и этим человеком.

Ио молчал.

'И действительно, что мне в этом человеке?', думал он, мрачно уставившись в одну точку. «Ничего», сам же и ответил он себе. 'И все же эти несколько дней были совсем другими на вкус… Недаром Эя всегда сбегает в конце концов к людям…'

— Это всего лишь мое воспоминание, Кирилл, — впервые, назвав парня по имени, сказал он. — Смотри же…

… И волна, замершая с пеной на гребне, вздрогнула и побежала к берегу, накатила, подняв песок и мелкую гальку, и коснулась голых загорелых ног мальчика. Берег оказался еще ближе и на вершине горы, там, куда убегала каменистая дорога, показался дом. Серые каменные стены, еле видимые в тени разросшегося сада, апельсиновое дерево, согнувшееся под тяжестью плодов… Мальчик что-то говорил, шел вперед, оборачивался, смеялся и вновь отворачивался, сшибая по пути сильной рукой высокие травинки. Остановившись и, подняв апельсин, он разорвал его напополам сильными пальцами и протянул его…

Внезапно все оборвалось. Кирилл сидел на голом глиняном полу, прислонившись к стене спиной. Ему нечего было сказать. Он понимал, что сейчас ничего и не нужно было говорить. То, что ему было бесконечно интересно, сидящему рядом с ним Ио, было бесконечно больно.

— Пошли, — проговорил Ио.

Больше он не сказал ни слова. Весь путь к машинам, и дальше, через пустыню к дому прошел в молчании, как, в общем-то, и путь сюда.

Через четыре часа уже летя над морем, Кирилл увидел тонкую полоску пляжа. И кафе, и магнитный причал, которые в это холодное время года были пусты. И чувство, что он здесь не был так давно, что успел отвыкнуть от этого привычного пейзажа, охватило его…

Дон Каддоган устало рухнул в свое любимое ротанговое кресло, подставив разгоряченное лицо прохладному воздуху, который нагнетали большие лопасти потолочных вентиляторов. Здесь на открытой веранде ресторана отеля кондиционеры не справлялись с дневной жарой. Осторожно попробовав ледяной ментоловый твист, тихо шипевший и искрившийся мелкими брызгами перед ним в тонком, сужающемся кверху фужере, управляющий закрыл глаза.

'Надоело… ', подумал он.

Уставившись на приевшиеся уже порядком, медленно накатывающие на берег волны, он опять приложился к обжигающему холодом фужеру. Он любил чувствовать как этот обманчивый напиток постепенно начинает свое коварное действие. Но пока только отступила усталость.

В последнее время на него свалилось столько дел, что он уже всерьез подумывал, а не бросить ли все к чертям.

'Стоп, стоп… бросить…, а на что ты полетишь в Кайманов Атолл…, а flyone…, эта милая машинка не каждому по карману…, а Конфи, а дом, который почти куплен… Вот так всегда… Пашешь, как раб на галерах…', это сравнение было ему не совсем понятно, но ему казалось, что именно оно отражает его сегодняшнее состояние.

Еще месяц назад он всерьез подумывал, что все-таки придется переселяться с Земли куда-нибудь в более спокойное место. Ему нравилась Борроза… И близко к курортному поясу Кайманов. Вытянув ноги в