ней, пожалуй, просвечивало что-то еще. Что-то новое. Ненависть? Страх?

— Где мой друг? — заявила она, не испытывая особого желания докапываться до сути.

— Который? У вас их несколько, один лучше другого.

— Профессор Виктор Лопера.

— А, он отвечает на пару вопросов. Когда мы закончим, вы сможете…

— Оставьте его в покое. Вам нужна я, Гаррисон. Отпустите его.

— Ах, профессор, профессор… Ваше нетерпение столь… Всему свое время… Чашечку кофе? Ничего другого не предлагаю, потому что вы, наверное, уже ужинали… Полпервого ночи — поздновато уже даже для вас, испанцев, не так ли? — И он обратился к стоявшему позади нее призраку: — Скажи, пожалуйста, чтобы принесли кофе.

Кофе ей хотелось, но она решила, что не примет от него ничего, даже если будет биться на полу в агонии от отравления, а он предложит ей противоядие. Когда лакей ушел, она решила попробовать разыграть взрыв нетерпения.

— Слушайте, Гаррисон! Если вы не отпустите Лоперу домой, обещаю, что устрою скандал… Еще какой скандал, обещаю: с журналистами, судами, с чем угодно… Я уже не такая послушная дура, как раньше.

— Вы никогда не были послушной дурой.

— Хватит глупостей. Я говорю серьезно.

— Да что вы? — Вдруг всю любезность Гаррисона как рукой смело. Он выпрямился на стуле и ткнул в нее длинным указательным пальцем. — Тогда я скажу вам, что можем сделать мы: мы можем завести на вас дело, на вас и на вашего друга Лоперу. Можем обвинить вас в разглашении секретных данных, а Лоперу в укрывательстве и пособничестве. Вы нарушили все юридические нормы, которые когда-то подписывали, так что нечего угрожать… Может, скажете, что тут смешного?

Элиса, смеясь, отвела волосы от лица.

— Звучит глас правосудия! Вы вторглись в наши дома и наши жизни, вы уже много лет шпионите за нами, когда хотите, похищаете и куда-то увозите… В данный момент вы вторглись в частную собственность: у вас в стране и у меня в стране это называется «нарушение неприкосновенности жилища»… И вы еще позволяете себе говорить о законе!..

Их прервала раскрывающаяся дверь, но, судя по выражению лица Гаррисона, кофе ему уже не хотелось, чему Элиса была рада. Чудесно. Лучше показывай когти и прибереги свою улыбку.

— Значит, так вы расцениваете все меры, направленные на обеспечение вашей безопасности? — ответил Гаррисон.

— Вы обеспечиваете мою безопасность так же, как обеспечили безопасность Серджио Марини?

Гаррисон отвел взгляд, точно не расслышал вопроса. Эта тактика была ей знакома: в арсенале лицемерия ее противника она была одним из самых примечательных средств. Повторять вопрос она не стала.

— Я только что из Милана, госпожа Робледо. Могу вас уверить, нет никаких доказательств того, что происшедшее с профессором Марини как-то связано с проектом «Зигзаг».

— Вы лжете.

— Ну у вас и нрав! — Гаррисон хмыкнул. — Испанский характер… Сколько вас знаю, вы не меняетесь. Очень сильная, очень страстная… и очень недоверчивая.

— Недоверию меня научили вы.

— Да ну, да ну…

Элиса замечала, что в Гаррисоне что-то не так: словно за улыбками и вежливыми словами рычит перепуганный опасный зверь, который с нетерпением ищет возможности вырваться и вонзить ей в шею мокрые от слюны зубы.

От этой неожиданной вероятности того, что Гаррисон находится еще в худшем душевном состоянии, чем она, ее паника только усилилась. Она поняла, что ей было спокойнее видеть в нем палача, чем жертву. Он говорит, что только что из Милана… Значит, он видел…

— Как погиб Марини? — спросила она, внимательно вглядываясь в его лицо. Он снова сделал неприятный финт: «простите, недослышал». Но на сей раз она повторила: — Я спрашиваю, как погиб Серджио Марини.

— Его… его избили. Скорее всего грабители, хотя мы ожидаем получения отчета…

— Вы видели тело?

— Да, конечно. Я же говорю, что его избили…

— Опишите его.

Когда Элиса заметила, что Гаррисон всячески пытается избежать ее взгляда, ей стало жутко.

— Госпожа Робледо, мы отклоняемся от…

— Опишите мне состояние тела Серджио Марини…

— Не перебивайте, — процедил Гаррисон.

— Вы лжете, — простонала она. И мысленно взмолилась: пусть Гаррисон возразит. Но Гаррисон завопил. Завопил удивительно, во весь голос. За какие-то доли секунды его полное спокойствие сменилось этим диким воплем.

— Молчать! — Он сразу овладел собой и улыбнулся. — Вы просто… с позволения сказать… до неприличия упрямы…

Теперь она нисколько не сомневалась: это снова произошло.

И Гаррисон теперь уже перестал быть угрозой, потому что его разум был подточен. Как и у нее, как у всех.

Сознание этого не то чтобы вызвало у нее ощущение беззащитности — она почувствовала себя полностью обессиленной.

Есть моменты, обладающие особой глубиной, провалы в потоке сознания, смятение силы духа, и Элиса внезапно скатилась в такую пропасть до самого дна. Ей стало плевать на Гаррисона, плевать на Виктора, плевать на собственную жизнь. Она погрузилась в вегетативное состояние, в котором слова Гаррисона доносились до нее так, как будто это был диктор скучной телепрограммы.

— Почему вы не можете понять, что мы все в одной лодке? Если утонете вы, утонем мы все… Что у вас за характер… Должен признаться, что меня ваша личность восхищает и привлекает… Не подумайте, что я слишком много себе позволяю, я прекрасно знаю, что я слишком стар, а вы очень молоды… Однако вы мне нравитесь, скажу вам честно… Я хочу вам помочь. Но сначала я должен узнать о сущности этого… ну, скажем, этой «опасности». Если подобная опасность существует…

И вдруг все прошло: она вспомнила о том, ради чего еще имело смысл бороться.

— Отпустите Виктора, и я сделаю все, что вы захотите.

— Отпустить совсем? Боже мой, госпожа Робледо, да ведь это вы его во все впутали!

Следовало признать: тут эта свинья была права.

— Сколько времени он будет задержан?

— Столько, сколько понадобится. Мы хотим проверить, что он знает.

— Я сама могу вам это сказать. Совсем не обязательно запирать его абсолютно голым в комнате со скрытыми видеокамерами, накачивать наркотиками и заставлять во всех подробностях рассказывать о личной жизни… Или эта программа используется только для девушек, а? — Гаррисон не ответил. Его губы сжались в линию. — Я рассказала ему про то, что случилось на острове, — сдалась она. — Только про остров.

— Как вы неблагоразумны. — Он взглянул на нее так, словно подбирал намного более грубое слово, но повторился: — Неблагоразумны.

— Мне нужна была помощь!

— Мы предоставляем вам помощь…

— Именно поэтому мне нужна была помощь!

— Не повышайте голос. — Сосредоточенно поправлявший скошенный абажур лампы на столе и, казалось, почти не слушавший ее Гаррисон вдруг прекратил это занятие, поднялся, обошел вокруг стола и