выступления нет, готовится к завтрашнему конкурсу красавиц. Всех удивит. И госпожа Маслова уже туда перебралась. Даже собрание традиционное отменила.
– Дмитрия Ивановича сегодня не было? – спросил Ванзаров.
– Никак нет-с, Сданко последнее увез…
Подойдя к складу декораций, Родион потребовал светить. Как только прояснилось, дернул и вытянул ширму, сложенную гармошкой. На черном шелке красовалась фамилия великого иллюзиониста.
– Это для чего?
Циркин немедленно пояснил: когда готовится представление, ширму раздвигают, и за ней производят манипуляции с реквизитом. Господин Орсини тщательно следит за секретами профессии.
Полиция затребовала, чтобы ширма заняла привычное место. Двое служителей растянули легкую конструкцию. Довольно приличный кусок помещения, в который попадал и ящик с песком, скрылся от глаз.
– Как видите, Аполлон Григорьевич, та же наглая простота. За ширму, где готовят фокус, никто из своих не заглянет, зная скандальный характер мага. А чужие здесь не ходят. Режь на здоровье, и песок рядом.
– Мастерский фокус, – согласился криминалист.
– Как и любой фокус: примитивный обман. Рассчитан верно: мы видим только то, что готовы увидеть. Я и себя из этого позорного круга не исключаю, – признался Ванзаров, но так, чтобы слышал только друг. И добавил: – Пора брать этого фокусника…
Лебедев заторопился:
– Я с вами! А то ведь потом из вас не вытянешь, чем кончилось.
– Господин Циркин…
Распорядитель был готов служить, как всегда.
– …где ваш дворник?
– Дело в том… – Циркин застенчиво кашлянул. – У нас по штату всего половина жалованья на это предусмотрена…
– Кто он?
– Так ведь Сданко согласился. Сказал: ему лишние деньги не помешают. Я не возражал. Паренек исполнительный, честный, все убрано. Порядок кругом. Песочком посыпает на главном входе и во дворе.
– У него есть фартук дворника?
– А как же! И фартук, и фуражка, и совок для песка. Такой аккуратный босняк.
– Что вы сказали? – не скрывая чувств, вскричал Родион.
Циркин даже растерялся:
– Разве это запрещено? Он, конечно, серб-мусульманин, то есть – босняк. Но ведь это все равно. Главное, дело делай. Сданко многими талантами обладает. Такие татуировки рисует – загляденье. Одному повару лосося с якорем изобразил – как живые. Говорит: картины по их закону писать нельзя, а ему хочется. Так он выход нашел: татуировки делает. Оригинально, не правда ли?
– Он рассказывал, как дома баранов резал?
– А как же! – обрадовался распорядитель. – Еще поваров наших учил. Говорит: надо аккуратно по шее разрез сделать, чтобы вся кровь вышла. Чтоб душа убитого животного в теле не осталась. И не мучилась потом. Такой славный паренек!
Немой вопль рвался из души юного чиновника. Лебедев же только руками развел: что поделать – фокус. Просто, как жизнь. Все на виду, а никогда не узнаешь истины, если не заглянешь с другой стороны. И логика бывает слепа. Что уж требовать от простых смертных. Даже с рыцарским сердцем.
Лобызин потягивал чаек с вареньем, когда парадная дверь распахнулась, и в мирный покой ворвался отряд полиции. Подавившись от неожиданности, портье вскочил от конторки. Но ему приказали оставаться на месте. Знакомый господин, еще вчера такой любезный, сегодня был страшнее разъяренного льва. Ну, так, по крайней мере, казалось. Он сурово спросил:
– Постоялец Сдано Дракоши у себя?
– Вернулся… недавно… – все еще кашляя, пролепетал Лобызин. – И барышня… с ним… какая-то.
Грохоча сапогами, городовые взяли штурмом лестницу. Полиция без промедлений затарабанила в нумер. Открывать никто не спешил. Приложив ухо, Родион подождал немного и приказал ломать. Двое городовых взялись за руки, разбежались, сколько позволял коридорчик, и тараном вышибли хилую створку. Меблированные комнаты содрогнулись от грохота павшей преграды. Силой инерции городовых внесло в комнату.
Но дальше шагнуть они не рискнули.
Раздвинув мощные фигуры, как бумажные занавески, Лебедев деловито оглядел комнату и поманил Родиона:
– Практика не повредит даже гениальному логику. Такого ни в каком Гофмане[26] не увидите. Это правда жизни во всей красе и аромате. Вот так и должно выглядеть отравление мышьяком. Я бы сказал – убийственно сильное…
На ковре, стульях и даже столике, накрытом на две персоны, жирными пятнами растекалась желтоватая слизь… Этого и довольно. Можно продолжить, но не все же любят читать на ночь учебник судебной медицины. Подробности оставим для криминалиста. Вон, даже городовые отворачиваются и носы затыкают. И так ясно: вся комната в следах отчаянной попытки организма остаться в живых.
Сам же организм, исторгнувший нечистоты, плавал лицом в зеленоватой лужице.
Родион не мог заставить себя сделать шаг. Хорошо хоть оруженосца нет, а то бы шмякнулся без чувств. Такая картина не для юных сыщиков. Только Лебедев как ни в чем не бывало нашел для чемоданчика чистое место, аккуратно обошел крупные лужи, приблизился к телу и потрогал шею.
– Все, не успели… Конец Дракоши.
Шагнув за портьеру, Аполлон Григорьевич сразу выглянул:
– Тут для вас подарочек имеется. Принести не могу, так что давайте-ка сюда.
Поборов оцепенение мышц и отогнав темные облака перед глазами, Ванзаров смело ступил на ковер. До портьеры было всего-то четыре шага, но каждый – как по зыбкому болоту. Трудный путь того стоил. На пороге крохотной спаленки, в которой крупный мужчина помещался с трудом, лежала барышня в скромном платье. Голова ее неестественно повернута назад, руки широко раскинуты, словно радовалась чему-то. На юбке и корсаже виднелись обширные разводы. Но это была не кровь. Барышня устремила остекленевший взгляд куда-то к дверному косяку. И будто не замечала, что из горла торчит маленький кривой ножик. Рукоятка украшена замысловатыми узорами, на верхушке закреплен рубиновый камешек. Наверняка стекляшка. Но дело свое ножик выполнил отменно. Из раны натекло бурое озерцо.
– Что ни труп, то красавица! – сообщил Лебедев, что было чистой правдой. – Даже на конкурс можно не ходить. Всех хорошеньких уже зарезали. Назло вам все равно пойду… Подозреваете, кто она?
Очень бы хотелось, чтоб девушка осталась неизвестной. Не потому, что незнакомых не жалко. Рыцарское сердце подсказывало, что виной всему несдержанный язык. И этого уже не исправить. Ничем и никогда. Конечно, она замешана в преступлении. Но что бы девушка ни натворила, какую бы вину ни скрывала, все равно – несчастье могло бы пройти стороной. Это несправедливо. Радость победы померкла. Родион винил себя так крепко, как не смог бы обвинить его самый безжалостный прокурор. Только ничего уже не изменишь.
– Что-то вы, коллега, резко погрустнели, – заметил криминалист. – Опять знакомая?
– Допрашивал пару раз… Елизавета Волгина, горничная в доме Агаповых.
– Вот как? И что она тут забыла? Угадаете?
– Логика подскажет… – сказал Родион печально. – Она была уверена, что Сданко неподвластен женским чарам, не заводит любовниц и любит только ее. Наверно, их роман начался года два назад, когда Лиза служила у Орсини. Она поменялась местами с Лихачевой и пошла горничной в дом Агапова, чтоб накопить себе приданое. И готова была ждать. Сданко обещал, что весной увезет ее на родину. И там они поженятся. Случайно Лиза узнала, что родители нашли Сданко невесту с хорошим приданым. А воля родителей не обсуждается.
