словам Володи понял, что перевал можно пробить тоннелем, что партия уже ведет теодолитный ход к Казыру и вариант, таким образом, начинает жить, а все остальное трын-трава.
Когда все уснули, от костра долго еще доносились два приглушенных голоса. Козлов о чем-то просил, умолял, а Кошурников терпеливо и ласково убеждал товарища…
Светало медленно, потому что не так-то просто было солнцу выгнать темноту из всех таежных закоулков. Кошурников почуял, как потянуло дымом с горы, – туда ушел ночевать с оленями проводник. Сейчас он, наверно, продрог, проснулся и запалил огонек. Высоко, должно быть над вершинами кедров, запела какая-то пичуга, за ней другая. Кошурников умылся, шумно расплескивая воду, пошел к палаткам. Здесь он набрал воздуху в могучие легкие и запел приятным баритоном:
Вылезли из палатки Алеша, Козлов, Костя. Один за другим выползали студенты. Начался новый день изыскательской партии.
Завтрак готовил Алеша Журавлев, а все грелись у костра, курили, перекидываясь редкими словами.
– Так как же, Михалыч? – в который уже раз спрашивал Володя Козлов, сидевший у костра, как вросший в землю кряж. – Может, все же…
Кошурников любил своего воспитанника, трудно было отказать ему, но что поделаешь? А пригодился бы на Казыре Козлов: в работе он бешеный, силенка есть. Если б он не был так нужен здесь! Партии № 2 надо пройти до зимы теодолитным ходом к Казыру и, сколько успеет, по долине. Нет, нельзя брать Володю…
– Так как же, Михалыч? А?
– Слушай, ты мой спирт пил?
– Ну, пил.
– То-то! Я же всю дорогу мучился, тебе берег. – Кошурников засмеялся и обнял друга. – Старый крот! Слушай, сделаешь работу здесь, полную флягу зимой получишь. А со мной пойдешь – ничего не дам!
– Да нет, кроме шуток, Михалыч…
– Все, Володя! Прекратим этот разговор. Ребят этих сам протащу – я немало таких привечал. А тебе мы поможем привязаться к Казыру. Доволен?
– Нет! – свел густые брови Козлов.
После завтрака он ушел с теодолитом и топором в тайгу рубить просеку. Кошурников тоже подхватил топор и побежал догонять товарища.
«9 октября. Пятница
7. Х Журавлев ходил фотографировать долину Кишты от перевала до лагеря. Снял седло и водопад. Я пошел на работу вместе с Козловым в качестве рубщика. Стофато с проводником перевозил лагерь. За день работы прошли теодолитным ходом 3,780 км фактически при одном рубщике (рубил я), немного помогал рубить передний реечник. Это при данной ситуации и рельефе очень хорошо. Вчера тоже за день прошли 2,900 – рубил Стофато. 6.Х прошли 3,700, рубил Журавлев. Сегодня идет Козлов с тремя студентами. Осталось пройти до Казыра метров 700.
Долина Кишты в противоположность долине Идена гораздо мягче и лучше для трассирования; уже начиная с первого лагеря Козлова, в который мы приехали, по бортам долины имеются рыхлые отложения.
По долине Малой Кишты наблюдал 6 окатов, из которых 4 с левого берега и 2 с правого. Окаты, очевидно, громадной силы, так как снег, скатываясь, заваливает всю долину и перекидывается на противоположный берег, поднимаясь над рекой на высоту до 20 м».
Надо было ехать. Когда приладили вьюки и попрощались, Кошурников сказал Володе:
– Будешь в Верх-Гутарах – возьми мой спальный мешок. Отцовский подарок. Правда, он старый, но греет хорошо.
– Ладно.
– Ты же знаешь, какой теплый собачий мех.
– Ладно, спасибо. Может быть, Михалыч, все же?..
– Нет.
Володя побежал в палатку, притащил какой-то мешочек.
– Тут сухари. Берите.
– Ты же от пайка своего отрывал! Не надо!
– Берите. Ну, я провожу вас, Михалыч.
И он, сумрачно смотря в землю, пошел рядом с оленем Кошурникова. Больше не сказал ни слова. Вдоль Малой Кишты тянулась заброшенная охотничья тропа, по которой и отправилась экспедиция. Алеша Журавлев бодро покрикивал на оленей, будто век ими правил. Подходил иногда к Кошурникову, говорил:
– Сейчас каньон будет. Метров тридцать глубины, а в ширину пять. Речонка, бедная, хрипит там, как в удавке.
– А следы окатов попадаются?
– Нет. Лес густой по склонам. Снег держит. Через каньон работниками соболиного заповедника был переброшен мостик. Внизу в полусумраке глухо ревела река. Олени не шли на мост, тряслись, мотали рогами.
– Оннахо, глаза им надо закрывать, – сказал проводник, звякая кресалом, – у него все время гасла трубка.
