За выслугу лет седина.
УГОН САМОЛЕТОВ
Иногда промелькнет на страницах газет
Про воздушный разбой, как нелепое что-то.
Над виском у пилота чужой пистолет,
Подневольно меняется курс самолета.
Знаем мы, что пилоты не робкий народ,
Подозренья в предательстве не заслужили.
Улетает в чужую страну самолет,
Потому что у них за спиной — пассажиры.
Сзади женщины, дети, младенческий писк,
Все смешается в кашу и огненно брызнет.
У мужчины имеется право на риск,
Если риск ограничен лишь собственной жизнью.
Ах, и сам я в полете, как каждый поэт.
Я на поле любви намечаю посадку,
Но жестокость подносит к виску пистолет,
И намеченный курс я меняю с досадой.
Знают все, что поэты не робкий народ,
Подозренья в предательстве не заслужили,
Но со мной совершают большой перелет
Мои песни, родные мои пассажиры.
Это дети мои. Так до риска ли здесь?
Дорога и земля в ярких солнечных красках,
Но законы свои у поэзии есть
На ее протяженных, заоблачных трассах.
Ей спасенья на поле жестокости нет.
Открываю вам главную сущность секрета,
Что в момент приземления гибнет поэт,
Погибают и добрые песни поэта.
Убери пистолетишко, времени раб,
От седого виска. Я не праздную труса.
Я взрываю свой лайнер, воздушный корабль,
Но к любви не меняю заветного курса!
СЕВЕР
Как давно я на Севере не был,
Как Двина в сентябре хороша.
Нагляделся на серое небо —
До сих пор еще ноет душа.
Нагляделся на темные бревна
Иссеченных дождями домов,
На кресты обомшелые, словно
Нагляделся негаданных снов.
Пред великой студеной рекою,
Пред обломками древних церквей
Просыпается что-то такое,
Что дороже поэзии всей,
Золотев, больнее и чище,
Но словам не подвластно, увы,
Словно мы позабытого ищем,
Отдаленной и смутной молвы.
От терзаний, сует и печалей,
От великих и маленьких смут
Тянет душу в свинцовые дали,
Те, что Севером скромно зовут.
Как форель на текучие струи,
В тепловатом и тесном пруду
На холодные шири иду я,
На просторные ветры иду.
АРИТМИЯ
Круги, спирали, линии прямые,
Все в мире ритмом объединено.
Но возникает в сердце аритмия,
