Рассуждая таким образом (даже останавливались, а я пытался нарисовать Станиславу схематические рисунки Михайловского, и как могла бы идти там дорога, и как она пролегла сейчас), мы въехали в блоковские холмы, которые, надо надеяться, тоже когда нибудь будут узаконены государством как заповедник, наподобие пушкинских, тургеневских, лермонтовских, некрасовких, толстовских, тютчевских, чеховских мест.

Станислав знал тут все «точки обзора». Иногда мы сворачивали с Таракановского шоссе, уезжали в сторону на километр другой, поднимались на холм, выходили из машины и с высокого места обозревали холмы на противоположной стороне долины.

Стоя на высоком холме около деревни Сергеево и глядя на противоположный высокий холм, где расположено село Новое, мы, во первых, сожалели, само собой разумеется, что не украшает теперь этот холм старинная церковка (хорошо видна была нам площадка на склоне холма, где раньше стояла церковь), а во вторых, явственно представляли себе, как будет выглядеть пейзаж, если поднимутся там из за деревьев четыре девятиэтажных серобетонных корпуса санатория – есть проект. Будто нельзя построить несколько двухэтажных, трехэтажных зданий, в которых жить, кстати сказать, удобнее, чем в высотных башнях.

В самом Шахматове мы не увидели ничего нового, да и не рассчитывали увидеть. Мы пришли туда просто так, бросить еще один взгляд на остатки этой сирени, на остатки этого шиповника, пройти по тропе. По очереди поднялись на камень и продекламировали пустой широкой поляне:

Станислав «Осеннюю любовь» («Когда в листве, сырой и ржавой…»), а я вступление к поэме «Возмездие». Постояли на месте бывшего дома.

Между прочим, место высокое, а таволга, как известно, растет по низинам, по оврагам, по берегам речек, где посырее. Значит, таволга, которая встречается в Шахматове, среди крапивы, бурьяна, кустов, – это таволга, разводимая некогда Блоком и даже упоминавшаяся в его записной книжке. Таволга и сахалинская гречка уцелели, выжили, прозябают среди теперешней крапивы, мальв же я не видел там ни одной, а тем более филадельфусов.

Поехали в Боблово. Но в Боблове, если брать не деревню, а менделеевскую усадьбу, тоже ничего нет. Деревня то существует пока, но перемены коснулись и деревни. Часть людей разъехалась в города, дома поредели, уцелевшие дома изменились кое в чем: терраски по моде времени, шифер на крышах, телевизионные антенны…

Повезло же, однако, в свое время бобловским мужикам – такое место досталось для жительства! Не напрасно Дмитрий Иванович Менделеев как встал на этом холме, так и не захотел больше с него уходить. Высота, широта, даль, дымка лесов, синева небес, белизна облаков, вокруг цветущие травы по брюхо лошади, тишина, душистая тишина – царское место.

Менделеевский дом стоял на отшибе от деревни, и никто не мог нам точно показать, где он стоял. Мы нашли на открытом взлобье, на самой что ни на есть видовой точке, крапиву и ямы от каких то прежних строений, и можно было предположить, что тут и был дом, однако местные жители почему то отсылали нас в глубину парка, одичавшего теперь. Но ведь известно, что из окон дома открывались обширные виды, не загораживаемые деревьями. В этом то и состояла главная прелесть усадьбы.

Как ни странно, сохранился знаменитый сарай, в котором устраивались домашние менделеево бекетово блоковские спектакли, в котором Офелия блистала в плаще распущенных волос и с охапкой цветов в руках, а Гамлет декламировал свой трагический монолог.

Сарай очень длинный, приземистый, прогнувшийся в хребте, покрытый осиновой дранкой, почерневший от дождей и ветров той же самой, казалось, чернотой, какой покрывается со временем старинное серебро. Совхоз никак не использует теперь этот сарай, но не было в нем и чисто, разметено. Невысокими кучами бугрилось на земляном полу оставленное здесь много лет назад, сначала сопревшее, проросшее, а потом слежавшееся до каменной твердости зерно. Гниль, Мрак. Пустота. Запустение. Большая птица бесшумно скользнула над нами и вылетела в проем, где раньше были ворота. Только секундой позже я сообразил, что это вылетела из сарая сова, которая пряталась здесь от дневного света и которая никак не могла ожидать, что в этих стенах опять появятся люди…[12]