восходил на все вершины,Смотрел в иные небеса,Мой факел был и глаз совиный,И утра божия роса.* * *Ищу огней – огней попутныхВ твой черный, ведовской предел.Меж темных заводей и мутныхОгромный месяц покраснел… * * *Его двойник плывет над лесомИ скоро будет золотым.Тогда – простор болотным бесам,И водяным, и лесовым…. . . . . . . . . . .И дальше путь, и месяц выше,И звезды меркнут в серебре.И тихо озарились крышиВ ночной деревне, на горе.* * *Иду, и холодеют росы,И серебрятся о тебе,Все о тебе, расплетшей косыДля друга тайного в избе.* * *В сыром ночном туманеНа красный блеск огня,На алые гераниНаправил я коня.

Не знаем, только ли мечтаемое или уже и реальное в этих стихах о тайной любви, расплетающей косы в избе, и о избушке с геранями в сыром ночном лесу (а почему бы и нет), но круги шахматовских прогулок все ширятся и ширятся, пока не приводят однажды молодого поэта, красивого и романтично настроенного юношу, стройного наездника, этакого принца и рыцаря шахматовских холмов, на высокую гору в той стороне, где обычно садилось шахматовское солнце, где горели обычно вечерние зори над темным зубчатым лесом. Блок в прозе описал нам это знаменательное мгновенье.

«Мы опустились на дно оврага, Серый перепрыгнул через ручеек, бежавший среди камней по желтому песочку, и вскочил на крутой откос по другую сторону; тут шла дорога, по которой я никогда не ездил прежде. Серый тоже не знал, куда повернуть – налево или направо, и остановился. Я пустил его шагом в ту сторону, которая, по моему соображению, уводила дальше от дома…

…Я сразу почувствовал в этой дороге что то любимое и забытое и стал думать о том, какие здесь будут летом высокие злаки, желто синие ковры ивана да марьи и розовые облака иван чая… Я был уже совершенно во власти новых мест… Я увидел, что то, что казалось мне рощей, было заброшенным парком, очевидно, при каком то именьи. Мне захотелось объехать его кругом, и я поехал рысью вдоль ограды из стриженых елок.

Вдруг направо от дороги, за несколькими бревнышками, перекинутыми через канаву, показалась дорожка, которая шла в гору между высоких стволов елок и берез. Я пустился по ней и, достигнув ее высшей точки, очутился перед новой громадной далью, которая открывала передо мной новые равнины, новые села и церкви.

Парк обрывался, начались ряды некрестьянских строений и большой плодовый сад, весь в цвету. Среди яблонь, вишен и слив стояли колоды для пчел, ограда была невысокая, забранная старыми, местами оторвавшимися тесинами. Здесь царствовала тишина, ни из деревни, ни из усадьбы не доносилось ни звука.

Вдруг пронесся неожиданный ветер и осыпал яблоневый и вишневый цвет. За вьюгой из белых лепестков, полетевших на дорогу, я увидел сидящую на скамье статную девушку в розовом платье, с тяжелой золотой косой. Очевидно, ее спугнул неожиданно раздавшийся топот лошади, потому что она быстро встала, и краска залила ее щеки; она побежала в глубь сада, оставив меня смотреть, как за вьюгой лепестков мелькало ее розовое платье».

Все тут немного романтизировано. О парке, например. Это теперь парк действительно заброшен, а Менделеев был хорошим хозяином и хозяйство содержал в порядке. Его хватало и на это, и на свою науку, и на то, чтобы подняться из Клина на воздушном шаре для наблюдения за солнечным затмением (приземлился он в местах Салтыкова Щедрина в Спас Углу Тверской губернии), и на то, чтобы производить сельскохозяйственные опыты.

Наверно, мог молодой всадник предполагать, что приблизительно он находился около Боблова, а не гадать – куда это он попал и заехал, в какое такое заброшенное именье? Все же семь верст не бог весть какая даль, и живет там, в Боблове, друг деда Бекетова[7], и виден из Шахматова высокий холм, и велись там разговоры о Боблове, и Любочка Менделеева с Сашурой Блоком еще детьми вместе гуляли в Петербурге в университетском саду под присмотром нянь. Менделеев еще как встретится с Бекетовым, так и спросит: «Ну, как ваш принц поживает? А наша принцесса…» Блок. «Автобиография».

Но встреча красива и романтична. Точно предзнаменующий дух пролетел по тихому саду, поднял вьюгу из лепестков, и вот, как бы материализовавшись из этой вьюги, из этих лепестков, возникла девушка в розовом платье с тяжелой золотистой косой.

Дом у Менделеева был как дом, и Люба была как Люба – здоровая, румяная, русая девушка. Но все теперь получает иную окраску, иное освещение. Сказочный зубчатый лес на горе, высокий терем, прекрасная дама, Офелия…

Вообще надо сказать, что та часть крови в Блоке, которая была немецкой, мекленбургской, донесла до отдаленного потомка смутные рыцарские воспоминания, некий несмываемый водяной знак, который стал различимым и явственным, будучи поднят на просвет поэзии.

С другой стороны, наследственность русского дворянина (а ведь первоначально, в княжеские времена, все дворяне были воинами, дружинниками и именно за военную службу получали наделы земли, становились родовыми помещиками) подавала голос через темные времена. Постепенно мотивы средневекового европейского рыцарства, мотивы битв, меча, щита приобретают все более русскую (еще раз повторим словечко – словоополкуигоревскую) окраску, пока не грянули органно героическим циклом «Родина» и стихами «На поле Куликовом». Вот она, эта стихотворная эволюция:

Я только рыцарь и поэт,Потомок северного скальда.* * *О доблестях, о подвигах, о славеЯ забывал на горестной земле…* * *Вкруг замка будет вечный шорох,Во рву – прозрачная вода.* * *Вот меч. Он – был. Но он не нужен.Кто обессилил руку мне?* * *Я умер. Я пал от раны,И друзья накрыли щитом.* * *Нас немного. Все в дымных плащах,Брызжут искры, и блещут кольчуги.* * *Заскрипят ли тяжелые латы…* * *Мне битва сердце веселит,Я чую свежесть ратной неги…* * *Милый рыцарь, снежной кровьюЯ была тебе верна.* * *Тоже можешь быть прекрасным,Темный рыцарь, ты.* * *Я бегу на воздух вольный,Жаром битвы утомлен.* * *О, влюбленность! Ты строже судьбы!Повелительней древних законов отцов.Слаще звука военной трубы.* * *Пора вернуться к прежней битве,Воскресни дух, а плоть усни!* * *Я – меч, заостренный с обеих сторон.В щите моем камень зеленый зажжен.* * *Призывал на битву равнинную…* * *Веет ветер очистительныйОт небесной синевы.Сын бросает меч губительный,Шлем снимает с головы.* * *Да, я готова к поздней встрече,Навстречу руку протяну,Тебе, несущему из сечиНа острие копья – весну.* * *И опять в венках и росахЗапоет мечта,Засверкает на откосеЗолото щита.* * *Щитом краснеющим герояВ траве огромная луна….* * *За холмом отзвенели упругие латы,И копье потерялось во мгле.Не сияет и шлем – золотой и пернатый –Всё, что было со мной на земле.* * *Сын осеняется крестом.Сын покидает отчий дом.* * *Так окрыленно, так напевноЦаревна пела о весне,И я сказал: смотри, царевна,Ты будешь плакать обо мне.* * *Но руки мне легли на плечи,И прозвучало: нет,
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату