сцена.

— Светлана в Ашхабаде, в госпитале... Фамилию девичью носит: Левчук...

Дзюба присвистнул:

— Ну и шо ж ты будешь делать?

— Не знаю. Жизнь покажет... Одно дело, когда молодые были... А сейчас... Война...

— А колы война, так люди не таки, чи шо? — сказал Дзюба. — Да и не старые вы оба... А як же ж Ольга?..

Дзюба хотел что-то еще сказать, но воздержался: на дороге показалась новая колонна машин.

— Извиняй, Яшко, служба, — проронил он и направился к головному «студебеккеру» встречать начальника автоколонны.

А Кайманов подумал, что даже верному Дзюбе ни слова не сказал о знакомых следах у родника и на кладбище возле могилы матери.

Мог ли он что-нибудь говорить, когда сам еще не убедился, чьи это следы? В глубине души Яков знал: все точно, проверять нечего, надо докладывать начальству и срочно принимать меры. Почему же он тянет, не объявляет, кто этот неизвестный, ради которого заставу Аверьянова подняли по тревоге, а весь отряд перевели на усиленную охрану. Надеется, что, может быть, ошибся? Померещилось? До сих пор ни разу не ошибался...

— Пройдусь-ка я от тебя пешком, — сказал он Дзюбе, — осмотрю еще раз участок за линией КСП. Коновода отправляю на заставу верхом, позвони Аверьянову, пусть покормят...

Якову хотелось побыть одному, обдумать свалившиеся на него сегодня новости.

Павловский не в счет. Какое Якову дело до Павловского? Катается он в Иран и обратно со своей авторотой, и на здоровье... Правда, одно сознание, что Павловский где-то неподалеку, уже портило настроение. А вот появление Светланы говорило Якову о многом. Вряд ли она попала сюда случайно. Хотя почему бы и нет? Фронт-то уже к Закавказью подходит... Если он захочет, то сможет не позже чем завтра встретить Светлану после совещания у начальника погранвойск.

Яков горько усмехнулся своим мыслям: ну встретятся они со Светланой, поговорят, а что дальше? Месяц она уже здесь, а он лишь случайно узнал об этом. Пройдет и еще полгода — так же могут не увидеться: оба заняты сверх всякой меры...

Раздумывая так, Яков прошел с полкилометра к тому месту, где, как он знал, был родник и можно было спокойно посидеть и привести в порядок чувства и мысли.

Светлана и Павловский вернулись из юности, словно принесли с собой то время, когда не было войны, а жизнь была вся впереди.

В мельчайших подробностях вспомнил Яков первую встречу со Светланой, когда в бурную грозовую ночь едва не съехал под откос ее санитарный возок, а потом они четверо: Яков с Ольгой, Степан Дзюба — в те времена еще рядовой солдат, Светлана — да еще в придачу задержанный с контрабандными спичками терьякеш[10] Каип Ияс сушились у костра в пещере, которую Светлана назвала по-местному — гавахом.

Вспомнил Яков и сенокос, белую палатку, надувшуюся парусом на ветру, рану, которую он нанес себе косой, спасая поздний перепелиный выводок. Зашив эту рану, Светлана сделала ему противостолбнячный укол, заставив лежать при всем честном народе вниз лицом с приспущенными штанами...

Вспомнил и радость ее по поводу его хозяйственных успехов на посту председателя поселкового Совета, и то, как она приходила к нему в барак в самый буран, когда он, вывихнув ногу, едва дотащился туда с помощью Дзюбы. Вспомнил ее приход в госпиталь, когда он лежал там с простреленной грудью.

Не так давно разменял Яков четвертый десяток, а уже столько прошло в его жизни событий, столько передумано и перечувствовано, такие у него были невозвратимые утраты, что всего этого кому-нибудь другому хватило бы и на три жизни...

Отшагав вдоль КСП по направлению к заставе, Яков остановился у ворот, оказавшихся уже запертыми, немного постоял, думая, что наблюдатель на вышке успел позвонить дежурному по заставе, а тот придет с ключом и откроет ворота: отсюда до заставы было каких-нибудь триста метров.

Но никто не приходил.

Тогда Кайманов взял камень и постучал в ворота. Лишь после этого показался на вышке часовой, что-то проговорил в телефонную трубку.

Открывать ворота пришел сам Аверьянов. Сухо доложив, что на заставе ничего не произошло, он ждал, что скажет замкоменданта.

— Дежурного, что ли, у тебя нет? — не очень приветливо спросил его Яков, — А в наряд тоже вместо солдата пойдешь?

— Уже ходил, — не сдержавшись, сказал Аверьянов.

— Если потребуется, и пойдешь! — вспылил Яков. — Не сумел солдат научить, сам будешь в наряды ходить!

— Подаете рапорт об отстранении меня от должности? — подчеркнуто спокойно спросил Аверьянов.

— А это зачем? — удивился Кайманов. — Заставой-то кто будет командовать? Получил урок, обдумай его. Ты вроде уже что-то понял, а с другим все сызнова начинать придется... Иди-ка инструктируй да отправляй очередной наряд.

Оставшись в канцелярии один, Кайманов снял трубку, попросил дежурного по штабу связать его с начальником отряда. Услышав в трубке: «Полковник Артамонов слушает», доложил:

— Товарищ полковник, участок Дауганской заставы проверил лично. Прорыва за кордон не было. След уходит в наш тыл, теряется на шоссе. Судя по характеру отпечатков, подозреваю, что женщину и ребенка в ауле Карахар убил мой бывший отчим — известный вам агент и оптовый перекупщик опия Флегонт Мордовцев... Или, — добавил он, — какой-то еще не выявленный нами его сообщник... Есть прибыть в штаб отряда, товарищ полковник, и доложить лично...

В каменном здании штаба войск пограничного округа было немного прохладнее, чем на улицах города, но и сюда проникала удушающая августовская жара.

Старшие офицеры: начальники отрядов, отдельных комендатур, политработники, — вызванные на совещание, парились, застегнутые на все пуговицы. Особенно доставалось тем, кто, как Андрей Самохин — замполит Дауганской комендатуры, — служил здесь недавно и еще не успел привыкнуть к жаркому климату Средней Азии.

Офицеры входили в приемную генерала Емельянова, здоровались с пришедшими раньше, обменивались двумя-тремя фразами и умолкали, встревоженные неизвестными пока причинами экстренного совещания, созванного командованием в период катастрофически тяжелого положения на фронтах.

После падения Ростова немцы наносили одновременно два удара, бросив силы к Сталинграду и на Кавказ. Тяжелые бои шли уже в районе Котельникова.

Не дав окружить себя в излучине Дона, но располагая гораздо меньшим количеством танков и самолетов, наши части, едва сдерживая натиск врага, откатывались к Волге.

Еще стремительнее продвигались немцы по кубанским степям на Кавказ.

Все, что было трудно и сложно раньше, не шло ни в какое сравнение с общей, все более надвигающейся бедой.

Дежурный по штабу пригласил всех в кабинет генерала.

Самохин уже бывал в этом кабинете и знал, что генерал созывает старших офицеров лишь тогда, когда обстановка требует решения задач в масштабах всего округа.

Карта пограничных районов округа, занимавшая всю стену, была задернута темно-зеленой шторой, изрядно выгоревшей от беспощадного солнца, проникавшего и сюда, в кабинет. Но карта европейской