Сокулки, куда предстояло выдвигаться полку и где, по полученным сведениям, уже появились немецкие танки. Однако противника мы там не обнаружили. После нашего возвращения из разведывательного рейда полк начал движение в направлении Сокулки. Уже ощущалась нехватка горючего (от Ломжи до Сокулки не более 100 км; запас хода бронеавтомобиля БА-10 составлял 260—300 км в зависимости от качества дорог. — М.С.) и боеприпасов (если противник не был обнаружен и полк еще не вступал в бой, то куда же исчезли боеприпасы? — М.С.) Тыловое обеспечение было дезорганизовано... Нам так и не удалось найти какой-нибудь уцелевший склад боеприпасов.

После двух дней боев в районе Сокулки (с кем? — М.С.) остатки полка (почему уже «остатки»? — М.С.) начали отходить на Волковыск. Из-за отсутствия горючего часть боевых машин пришлось уничтожить... Утром на лесной дороге, не доходя Волковыска, попали под сильнейшую бомбардировку. В итоге на ходу в полку остались только три танка БТ-5 и две бронемашины БА-10, в том числе наша...»

Постоянно встречающиеся в документах и мемуарах сетования на отсутствие боеприпасов (причем «отсутствие» это проявилось уже на 2—3-й день войны) не может не вызвать крайнего удивления. В западные военные округа было завезено астрономическое количество боеприпасов. Не отвлекаясь ни на секунду на дискуссию о том, зачем, для решения каких задач военное руководство «неизменно миролюбивой страны» накапливало у западных границ колоссальные горы снарядов, определимся с самым простым — с арифметикой.

Более сорока лет назад «Военно-исторический журнал» (№ 8/1966 г.) имел неосторожность сообщить читателям, что накануне войны «на окружных складах Западного Особого военного округа было накоплено 6700 вагонов боеприпасов различных видов». Много ли это? Все познается в сравнении. В разгар войны, с марта 1943 г. по март 1944 г., Западный фронт израсходовал 16 661 вагон боеприпасов. 1-й Украинский фронт за сопоставимый период времени израсходовал 10 945 вагонов боеприпасов [165, стр. 333]. Другими словами, в среднем за один месяц боевых действий фронт расходовал 1000—1400 вагонов боеприпасов. Как же 6700 вагонов могло не хватить на одну неделю?

По самым скромным оценкам, половина запасов была оставлена на занятой противником территории, т.е. именно там, где и вела (точнее говоря — должна была вести) боевые действия конно-механизированная группа Болди-на. По далеко не полным и не точным данным, за первые две недели войны в полосе Западного фронта было «уничтожено, оставлено противнику и взорвано противником» [68, стр. 86— 87]:

— 14,3 млн винтовочных патронов;

— 510 тыс. снарядов к 45-мм пушке;

— 251 тыс. снарядов к 76-мм пушке;

— 155 тыс. снарядов к 122-мм гаубице;

— 130 тыс. снарядов к 152-мм гаубице.

Боекомплект танка БТ-7 составляет 132 снаряда калибра 45 мм, боекомплект танка Т-34 — 77 снарядов калибра 76 мм. Нетрудно убедиться в том, что даже половины указанного выше количества боеприпасов хватило бы на то, чтобы обеспечить все танки и бронемашины КМГ Болдина двумя-тремя боекомплектами снарядов. С другой стороны, еще до начала боевых действий непосредственно в частях, в боевых машинах и зарядных ящиках артиллерии уже находилось от одного до полутора боекомплекта (см. выше доклад Борзилова). Операции первых дней войны могли быть обеспечены наличным запасом боеприпасов, безо всякого обращения к окружным складам. Совокупный боекомплект танков, 6-го мехкорпуса составлял порядка 105 тысяч снарядов калибра 45 мм и 76 мм. И это только в танках. А еще в корпусе было 135 пушечных бронеавтомобилей и 335 «стволов» пушек, гаубиц и минометов различных калибров [8, 78]. Если бы весь этот смертоносный металл на самом деле обрушился на 256-ю пехотную дивизию вермахта, то от нее бы «остался только номер...».

У читателя с поэтическим складом ума вся эта траги-фарсовая история с отсутствием боеприпасов в частях, которые, не сделав ни одного выстрела по противнику, метались на местности, переполненной складами с боеприпасами, вызовет в памяти знаменитое стихотворение Франсуа Вийона «От жажды умираю над ручьем». Но у военного трибунала (или парламентской комиссии по расследованию причин и обстоятельств разгрома Западного фронта, каковая комиссия по сей день так и не была создана) должны были возникнуть совсем другие мысли и вопросы: «Где же было в это время командование конно- механизированной группы? Что оно сделало для наведения порядка во вверенных ему войсках?»

Не имея ни практической возможности, ни законного права задать эти вопросы генералу Болдину, ограничимся внимательным чтением его мемуаров.

Болдин — незаурядный мемуарист. У него прекрасная, цепкая память, сохраняющая даже самые малозначимые подробности. Вот, описывая свой первый день на войне, он вспоминает и удушливую жару, и то, что вода во фляжке была теплой и не освежала пересохшее горло. Самым подробным образом, на десятках страниц, описывает Болдин историю своих блужданий по лесам в окружении. А вот о главном — о подготовке, проведении и результатах контрудара — говорится очень кратко, скупо и беспредельно лживо.

Итак, первый день войны, вечер 22 июня.

«...Командующий 10-й армией склоняется над картой, тяжко вздыхает, потом говорит:

— С чем воевать? Почти вся наша авиация и зенитная артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков... Уже в первые часы нападения авиация противника произвела налеты на наши склады с горючим. Они и до сих пор горят. На железнодорожных магистралях цистерны с горючим тоже уничтожены...

...на КП прибыл командир 6-го кавалерийского корпуса генерал-майор И.С. Никитин. Вид у него озабоченный.

— Как дела ? — спрашиваю кавалериста.

— Плохи, товарищ генерал. Шестая дивизия разгромлена...»

Без лишних комментариев сравним это заявление с отрывком из воспоминаний начальника штаба 94- го кав-полка той самой «разгромленной» 6-й кавдивизии В.А. Гречаниченко:

«...примерно в 10 часов 22 июня мы вошли в соприкосновение с противником. Завязалась перестрелка. Попытка немцев с ходу прорваться к Ломже была отбита. Правее оборону держал 48-й кавалерийский полк. В 23 часа 30 минут 22 июня по приказу командира корпуса генерал-майора И.С. Никитина части дивизии двумя колоннами форсированным маршем направились к Белостоку...» Как видим, до «разгрома дивизии» было еше очень далеко...

«...На КП прибыл командир 6-го механизированного корпуса генерал-майор М. Г. Хацкилевич... В боевых условиях 6-й корпус проявил себя с лучшей стороны. В полосе, где он оборонялся (???), гитлеровцам, несмотря на неоднократные попытки (???), так и не удалось прорваться. Корпус понес потери (???), но он еще боеспособен и мог, пусть не с полной силой, контратаковать» (как нам уже известно, 22 июня 6-й МК никакого соприкосновения с противником не имел вовсе. — М.С.).

Второй день войны, 23 июня 1941 г.

«...К рассвету штабы 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов обосновались на новом месте, в лесу в пятнадцати километрах северо-восточнее Белостока. Этот живописный лесной уголок стал и моим командным пунктом...» Так точно. И в протоколе допроса Павлова есть подтверждение того, что все штабы, и без того уже находившиеся далеко от места боев (расстояние от Белостока до тогдашней границы составляет 100 км), ушли еще дальше: «Во второй день части 10-й армии, кроме штаба армии, остались на своих местах. Штаб армии сменил командный пункт, отойдя восточнее Белостока в район Валпы...» [67].

Чем же занимались наши генералы, собравшиеся в «живописном лесном уголке»?